– Врешь! – Я склонила голову набок, разглядывая
его чуть оттопыренные уши.
– Не вру, – обиделся Ковалев.
– Докажи!
– То есть?!
Если он и до этого был весь красный, то теперь стал багровым
– таким, что и закатное небо сдохло бы от зависти к совершенству этого цвета.
– Пойдем, – тратить время на слова казалось
бессмысленным и тупым. Такие, как Ковалев, лучше понимают действия. Поэтому я
взяла его за рукав и потащила прочь из школы в один укромный закуток, куда
редко заглядывали без необходимости.
– Но сейчас же физика начнется… – пробормотал он,
следуя за мной, словно овца на заклание.
– Ах, физика?! Ну как хочешь. Найду кого-нибудь
другого. – Я резко выпустила его рукав и фыркнула – подумаешь, прилежный
ученик! Благодарен должен быть за то, что я решила его осчастливить, а он «физика!»
– Эль, ну погоди, так же нельзя!..
Теперь уже он вцепился в рукав моей новенькой куртки.
– Нельзя? А как можно? – Я смотрела на него
прищурившись, словно сквозь прицел снайперской винтовки. – Трусишь, да?
– Я… Нет. – Он сжал губы и, решившись, тряхнул
головой. – Пошли.
Мы шли, не глядя друг на друга, стараясь не коснуться друг
друга даже рукавом.
Почему я выбрала его? Потому, что с ним проще. Я заранее
знала, что он сдастся. Тем более почему бы Ковалеву не принести хоть какую-то
пользу, раз уж он запятнал себя полным отсутствием вкуса? Прямое свидетельство
тому – что он пялится на меня.
Серое небо. Ободранная штукатурка, исписанная всякими «Миша
+ Лена» и «Коляныч фуфло». Я видела все это очень отчетливо, в мельчайших
деталях.
Я развернулась к Ковалеву и уперлась спиной в стену, самой
себе вдруг напомнив партизан перед расстрелом из какого-то фильма про войну.
– Ну, – нетерпеливо окликнула его я. – Ну же!
Его губы приближались к моим очень медленно. Ковалев закрыл
глаза, а я, напротив, смотрела – внимательно, чтобы не упустить ни одну деталь.
Вот наши губы встретились, и мне в рот толкнулось что-то мокрое. Было странно и
немного противно. Вот и все, что называют великим чудом поцелуя, или Ковалев
все-таки не умеет целоваться?
Он смотрел на меня. Уже не смущаясь – глаза в глаза, словно
силился отыскать там что-то.
– О’кей, зачтено. – Я вытерла рот рукавом куртки.
Ожидание в глазах парня погасло, словно вдруг выключили
свет.
– Счастливо оставаться. Физика, если не забыл, уже
началась! – напомнила я и поспешила к школьному зданию. Как оказалось,
весьма вовремя. К тайному убежищу направлялась целая группа мальчишек из
одиннадцатого класса, в нетерпении уже тискающих в пальцах сигареты. Еще
немного, и они бы застукали нас.
– Эль, ты вообще человек?
Я обернулась. Ковалев стоял посреди дорожки. Парни
поочередно оглядели нас и громко заржали.
– Нет, На’ви с планеты Пандора
[4], – ответила я, улыбнувшись.
– Это видно.
На физику он не пришел. Ну и ладно. Все, что было нужно, я
уже получила.
Мила
В моей жизни все вдруг смешалось, а на смену порядку пришел
хаос. Немало проблем связано, конечно, с Элей. У нее ужасный характер.
Наверное, виноват в этом переходный возраст, хотя не помню, чтобы я была такой.
Мои пятнадцать прошли, в общем, мирно, я даже с родителями не особо
конфликтовала, да и что там конфликтовать – папа постоянно на работе, не
вмешивался в семейные дела, а мама поддерживала меня во всем. Курить меня не
тянуло, пить тоже, не говоря уже о чем-то более тяжелом. Мне не требовалось
самоутверждаться через протест, я всегда оставалась собой, какой была до
последнего времени: спокойной, веселой, любящей то, что по-настоящему красиво.
Неотношения с Максом измотали меня, и я словно вывернулась
наизнанку той стороной, о которой и не подозревала. Я становлюсь плаксивой,
нервной и уже беспокоюсь: а вдруг это навсегда? Вдруг прежней легкой Милочки
уже не существует?
Все началось с утра, когда Эля пролила кофе на новое, только
что отглаженное платье. Это одно из моих любимых платьев – розовое, с
многочисленными складочками по лифу и прилегающим силуэтом. Настоящая Карен
Миллер
[5].
Сестра, конечно, извинилась и захлопала глазами, но я в
последнее время стала настолько подозрительной, что тут же подумала, будто она
нарочно.
– Зачем ты это сделала?! – крикнула я ей в лицо.
– Мила… но я же не специально, – прошептала Эля, и
на ее лице застыл испуг.
Почувствовав боль, я с изумлением поняла, что сжала кулаки
так, что ногти впились в кожу ладони.
На кухню заглянула мама – она всегда встает рано и, хотя не
работает с самого моего рождения, все равно предпочитает ходить на свой фитнес
с самого утра.
– Эмилия, как ты можешь! Ты же видишь, что Эля
нечаянно! Неужели платье для тебя дороже сестры? Боже мой, как же я тебя
воспитала!
Иголочка обидной боли воткнулась в мое сердце с мерзким
натужным скрипом, как втыкается швейная иголка в обшитую плотным шелком
поролоновую подушечку. Одобрение мамы всегда важно для меня, не то что для
Эльвиры, но мама опять приняла ее сторону. И еще. Что со мной и вправду
творится, если я начинаю бить копытом из-за одежды.
Мне стало стыдно.
– Прости, мне просто стало обидно. Я его только что
погладила, – пробормотала я, думая о том, что пятно нужно немедленно
застирать, иначе его в жизни не сведешь с капризной ткани, гладить которую,
кстати, то еще удовольствие.
– Я не нарочно! – повторила сестра, глядя на маму.
Времени, чтобы переодеться, а еще застирать платье, было
впритык. Позавтракать я точно не успею.
– Не мешайте! Мне уже надо выходить! – выпалила я
и выскочила из кухни, слыша за спиной недоуменное мамино: «Что это с ней?» и
сразу за этим, словно плетью по обнаженной спине, ехидное Элино: «Не обращай
внимания, у нее неприятности с личной жизнью, вот и бесится».
В институт я, конечно, опоздала. Первой парой у нас
матанализ, который вела Алла Дмитриевна – очень умная и интеллигентная женщина,
которая всегда выделяла меня и относилась ко мне очень хорошо. Правда, был у
Аллы Дмитриевны один пунктик – она любила четкость и не выносила проявления
стихийности и хаоса, к которым относила, например, опоздания. Злостные
опаздывающие, бывало, не допускались на ее лекции.
Когда я вошла, Алла Дмитриевна посмотрела на меня с
удивлением.
– Мила? Я думала, ты заболела… Ты ведь никогда не
опаздывала… – растерянно проговорила она. – Ну проходи, наверное, у
тебя была серьезная причина. Не затрудняй себя объяснениями – не будем терять
драгоценное время.
