Но хуже всего то, что в разгар ссоры из комнаты
появилась-таки Мила и, по-прежнему глядя лишь на родителей, вступилась за меня.
Наверняка ей нравится чувствовать себя милосердной и всепрощающей, однако это
еще больше меня разозлило.
Да и что есть поступок Милы: что, если не равнодушное
великодушие победителя?..
Макс еще пожалеет!
Мила
С утра ужасно болела голова, а вчерашнее спокойствие
исчезло, словно его и не было. Наверное, все дело в отвратительной сцене,
которая разыгралась вчера у нас. Эля казалась маленьким волчонком, загнанным в
угол клетки. Она огрызалась, но так обреченно-отчаянно, что видно: она и не надеется
выиграть, просто дерется из последних сил, потому что не может не драться. Если
уж говорить откровенно, эта черта меня в ней восхищает, как упорство и
удивительное жизнелюбие, присущие сестре. Она твердо стоит на земле, тогда как
я, оступаясь, вышагиваю на носочках. Отца я тоже не одобряю, но в отличие от
Эли понимаю. Он живет для себя. Я просто не жду от него ничего – уже давно, с
пятого класса. Эля тогда была еще совсем маленькой, и он обещал повести нас в
зоопарк, но не повел. Послал вместо себя подчиненного и откупился от нас
деньгами: «Девочки, не стесняйтесь в своих желаниях: аттракционы, пони,
мороженое-попкорн – сколько влезет!» Ему легче заплатить, чем что-то сделать. Я
хорошо запомнила тот день и, кажется, уже тогда поняла все об отце. Эля – еще
нет. Моя младшая сестра все-таки идеалистка, как бы это смешно ни звучало.
Кстати, непонятно, что случилось с Элей. Она все ходила
торжествующая, а вчера ее словно подменили. Неужели поссорилась с Максом?
Сердце глухо екнуло в груди. Глупое. Не нужно думать об
этом. С Максом покончено в любом случае. Не могу же я встречаться с ним после
того, как он гулял с моей родной сестрой?.. Или могу… Как же ужасно!
Джинсы, розовый топик, куртка – я оделась автоматически и
только в метро заметила, что машинально взяла подходящие к топику кроссовки с
розовыми же шнурками. Вот что значит привычка. В каком бы состоянии духа ни
находился, рефлексы срабатывают прежде сознания. Что бы ни случилось, я, видно,
просто не смогу смешать коричневое с синим, а спортивное с классикой.
Уже у дверей института меня окликнул Макс:
– Мил, можно тебя на минутку?
– Да, – отозвалась я, чувствуя, что ноги слабеют и
отказываются мне служить.
Он отвел меня за угол здания – туда, где нас не увидят
спешащие на лекции однокурсники.
– Мил, я думал о том, что ты вчера сказала. Ты сильная,
и я был не прав.
Мысли заметались в голове стайкой вспугнутых птиц. В чем не
прав? В том, что избегал меня? В том, что встречался с Элей?
– Ты мне нравишься, и, если разобраться, больше,
чем… – он замялся.
– Кто? – жестко спросила я. Не надо было ему
вспоминать об Эле. Не надо…
– Ну ты сама знаешь…
Я почувствовала, будто меня ударили под дых. Может, Макс так
развлекается? А что, многим парням нравится встречаться сразу с двумя
девушками, особо пикантно, когда эти девушки – родные сестры.
– Не знаю, – проговорила я чужим голосом. –
Извини, Макс, лекция. Опаздываю.
Я уходила от него на негнущихся ногах, еще надеясь, что он
окликнет, догонит меня, объяснит, что я – вздорная дурочка и напридумывала себе
бог знает что!
Но он не окликнул.
На лекциях я то и дело ловила на себе задумчивый взгляд
Макса. Что же все-таки случилось?
Нет, я не освободилась от своего похожего на раковую болезнь
чувства, сердце по-прежнему то замирало, то начинало взволнованно биться, все
валилось из рук, словно я собиралась побить все рекорды неуклюжести, однако я
уже не была прежней. День, когда я узнала о Максе и Эле, словно подвел черту
под уравнением.
Сейчас, на семинаре по основам менеджмента, я сидела,
опустив глаза. Молодой преподаватель, вихрастый очкарик, сам похожий на
студента, уже задал мне несколько вопросов, на которые я не смогла ответить –
только вздрагивала и переспрашивала. Макс действует на меня, словно кислота.
Чувство к нему разъедает сердце, мешая жить, но я точно знаю: мы никогда не
будем вместе.
Семинар закончился так быстро, хотя, пока он шел, мне
показалось, что минула целая вечность. Я стала собирать вещи в сумку, и,
конечно, уронила мобильник, а затем ручку. Нагнувшись, хотела подобрать вещи с
пола. Но меня опередили.
Миг – и загорелая мужская рука с неровно подстриженными
ногтями уже протягивала мне мобильник с болтающейся на нем подвеской-сердечком.
Я впервые взглянула на свой телефон словно бы со стороны и вдруг устыдилась: он
какой-то совсем детский, такой, наверное, прилично иметь пятнадцатилетней
девчонке, моей сестре, а вовсе не мне.
Молодой преподаватель тоже вдруг покраснел, совершенно
необъяснимо.
– Вот, возьмите, – сказал он, быстро пихая мне в
руку аппарат. – Вы, наверное, сегодня плохо себя чувствуете, не надо было
сидеть на семинаре. Сказали бы, я бы вас отпустил.
– Что вы, Эдуард… Валентинович, – пробормотала я,
споткнувшись на сложном имени, – все хорошо, спасибо.
– Ну хорошо, что хорошо. А то я на машине, мог бы
подвезти, если вам плохо.
Это он из гуманизма? Или просто клеится ко мне?! Этого еще
не хватало!
– Нет, спасибо, я сама! – поспешно произнесла я и,
подхватив сумку, пулей вылетела в коридор.
В коридоре у стены стоял Макс. Наверняка он видел и слышал
все, что произошло в аудитории.
С пылающими щеками – как будто у меня и в самом деле
поднялась температура, – я пробежала мимо.
Каблучки стучали по лестнице, точно попадая в ритм сердца:
тук-тук-тук-тук-тук. Сбежав до нижней площадки, я остановилась, чтобы
отдышаться.
В коридор выглянула Наташа.
– От кого убегаешь? – с любопытством
поинтересовалась она.
– Нет, не убегаю…
Сверху донесся звук шагов. Это спускался Эдуард
Валентинович, и я невольно попятилась, ища, где бы укрыться, но, опомнившись,
осталась на месте, сделав вид, будто что-то ищу в сумке.
Преподаватель прошел мимо нас под любопытно-ехидным
Наташкиным взглядом.
– А! От Эдуарда убегала! – торжественно заявила
она, когда его спина, наконец, исчезла из зоны видимости. – И не отрицай.
Странно, что он к тебе только сейчас пристал.
– В смысле?! – не поняла я, роняя вытащенный из
сумки плеер.
– Только не говори, будто ничего не замечала! –
засмеялась Наташка.
– Что именно?
Я подняла плеер, к счастью, уцелевший после падения, и
принялась задумчиво крутить его в руках. Наташкины намеки стали для меня
откровением.
