— Он еще и гей. Тацца — это его парень — он, понятно, тоже гей. И к тому же аутист. Он говорит — легче притворяться, что ты натурал, чем притворяться, что ты нейротипик. Потому что аутизм вообще во всем проявляется.
Хадсон очень удачно сам вышел на главную тему, но сменил ее, прежде чем я сумел придумать, как провести связь с его собственным положением.
— А что будет в следующей четверти? В смысле этого голубя? Будет что-нибудь вообще?
— Они хотят, чтобы ты показался психологу.
— Чтобы узнать, убил я эту птицу или нет? Можно мне будет провериться на детекторе лжи?
— Тут все сложнее.
— Они думают, у меня аутизм. И хотят, чтобы мне дали специального помощника. Так?
— Совершенно верно. — Мы с Рози не подготовили ответ на этот вопрос, но сейчас у меня не оставалось выбора, если только я не хотел лгать. — Они думают, что существует такая вероятность. Но они не специалисты, — добавил я.
— Если я покажусь психологу, он потом передаст в школу, что я ему отвечал?
— Полагаю, что нет. Но цель этого мероприятия — сообщить в школу, есть ли у тебя аутизм. Или еще какое-то состояние, которое требовало бы наличия ассистента.
— А если я не пойду к психологу?
— Они говорят, что иначе не допустят тебя в старшие классы. Думаю, школьная система штата обязана тебя принять в любом случае — если только ты не психопат. А они могут прийти к такому выводу, если примут этот вариант истории с птицей. Чего бы ты сам хотел?
— Это жутко несправедливо. — Было очевидно, что Хадсон рассержен. — Если психолог скажет, что у меня аутизм и мне дадут помощника, все об этом будут знать.
— А жизнь вообще — несправедливая штука, — заметил Дейв. — Я вот родился с геном любви к еде. И без гена, который позволяет иметь детей.
— У тебя двое детей, — возразил Хадсон.
— Это благодаря науке. Таким ребятам, как твой папа. И если уж ты завел речь про справедливость, то имей в виду — его, можно сказать, уволили из-за того, что он делал свою работу как следует.
По требованию Хадсона я во всех подробностях рассказал ему о Возмутительной ситуации на лекции по генетике, передав в том числе и мою обеспокоенность тем, что я лишь усилил бремя дискриминации, которое каждый день испытывают на себе некоторые студенты.
— Мистер Уоррен иногда так делает, — заметил Хадсон. — Я не думаю, чтобы он был реально злобный, просто он…
— Бесчувственный, — закончил я. — Нехватка эмпатии. То есть в данном случае сочувствия по отношению к людям, которые не такие, как он. Мало кто творит зло сознательно и целенаправленно.
— Но ты же не расист?
— Кто сказал, что он расист? — поинтересовался Дейв.
— Да так, один парень в школе. Про это же в газете писали, да?
— А ты погляди на его партнеров по бизнесу, — призвал Дейв. — Ты бы стал вести дела с теми, кого считаешь людьми более низкого сорта, чем ты? — Он рассмеялся. — Может, лучше не отвечать на это. Нам всем, наверное, не помешает поработать над эмпатией, добротой и всяким таким.
— Тебе надо найти себе адвоката, — предложил Хадсон.
— Это тебе надо бы найти себе адвоката по делу о мертвой птичке, — сказал Дейв. — Может, ты в конце концов сам адвокатом станешь. Ты парень смышленый, и язык у тебя подвешен хорошо.
По-видимому, Дейву мало было того, что он ввел моего сына в мир бизнеса.
— Способность выстраивать логическую аргументацию ценна во многих областях, — отметил я. — Например, в науке и в информационных технологиях.
Мы отправились домой, заехав в несколько букинистических, а затем снова посетив Шеппартон — чтобы вернуть снаряжение для рыбной ловли и съесть еще один салат со свеклой, ананасами и спаржей (на сей раз к салату прилагались сосиски).
— Ты научился ловить рыбу, чистить рыбу, управлять газовым грилем, — напомнил я Хадсону, когда мы уже приближались к Мельбурну. — А также есть рыбу, приготовленную не в сухарях, и ряд других незнакомых блюд, весьма разнообразных. Превосходный результат.
Мне следовало довести до конца еще один пункт, прежде чем я смог бы отрапортовать Рози о полном успехе.
— Ты подумал о возможности посетить психолога? Это не обязательно. Но ты сам понимаешь последствия отказа.
— Я не хочу идти к психологу. По крайней мере, для того, чтобы меня проверяли на аутизм.
— Ты уверен?
— Не переживай, — отозвался он. — У меня все под контролем.
37
В первый день новой четверти (проведя основную долю официальных школьных каникул в своей комнате или посещая Карла, Юджинию и Фила) Хадсон вышел к завтраку, выглядя как-то по-иному. Несколько дней назад он постригся, но тут было что-то еще. Я не сразу осознал, что он одет не в шорты, а в длинные брюки. С носками.
— Вам предписали новые брюки всего на одну четверть? — спросил я. — Часть этой четверти выпадает на лето, когда ты, полагаю, вернешься к шортам.
— Все нормально, — заверил меня Хадсон. — Я их сам купил. На свои деньги. Может, я в них буду ходить, даже когда жарко. Как взрослые.
— Некоторые взрослые, — уточнил я. В жаркую погоду я всегда носил шорты — вне зависимости от сезона.
— Мы за них заплатим, — пообещала Рози. — Поразительно, что длина — как раз.
— Я купил размер побольше, Карл их подкоротил. Так делают, когда ты высокий и худой.
Вспомнив о совете Карла, я бросил взгляд на галстук Хадсона. Узел был слегка ослаблен — как и рекомендовалось.
Хадсон закинул рюкзак на одно плечо и направился к трамвайной остановке.
Вечером того же дня мне позвонил Кролик, что меня удивило, поскольку он больше не являлся учителем Хадсона.
— Я все хотел вас поблагодарить за ваше… понимание… насчет прозвища, — проговорил он. — Но я не поэтому с вами связался. У Хадсона в классе есть одна девочка, она довольно тяжело провела каникулы. Чувствует свою вину насчет кое-чего, что натворила. Но она сама себе вырыла яму и не может из нее выбраться. Я ее направил к консультанту для учеников.
Мне показалось странным, что Кролик решил обратиться ко мне за советом по поводу какой-то педагогической проблемы. Я сообщил ему об этом.
— Приятель, я не могу вам больше ничего сказать. Передайте вашей жене мои слова. В точности. Хотите, я повторю?
Я передал его слова Рози. Она мгновенно все поняла — еще до замечания, что предавшая Хадсона одноклассница не в состоянии выбраться из ямы.
Я убедил Рози, что нам пока не следует рассказывать Хадсону о предательстве Бланш. Кролик беседовал со мной конфиденциально и, вероятно, с риском для себя. К тому же Бланш раскаивалась в содеянном. Полученную мной информацию никак нельзя было использовать для воздействия на директора школы — та, разумеется, с самого начала знала информатора. Вероятнее всего, от распространения этих сведений лучше не стало бы никому.
