— Но есть княгиня, есть Паша!
— Они не знают, как ее остановить.
А если Борецкие не появятся на имперском приеме и в этом году, их даже не подпустят к первому из рубильников, чтобы хотя бы попробовать — на выморочные земли найдутся новые претенденты.
Что до угрозы выживания мира… Для этого надо, чтобы княжна Борецкая захотела об этом сказать. Но она пока ищет хоть кого-то из уцелевших родичей. Однако вместо людей ее встречают только истории подлости, предательства и заказных убийств. Преступлений, которые почему-то никто не расследовал. Люди, некогда взявшие богатства на хранение, слишком привыкли к приятной тяжести карманов.
— Девятнадцать лет… И никто не знает? — Робко подала Ника голос.
— Так вышло. — Пожал я плечами. — Никто не проверял замурованное в песок и бетон. Сейчас, понятно, обнаружат стартовую обвязку и таймер. Сам механизм вообще не понятно где, есть только рубильники для запуска.
Хотя и те слабо похожи на традиционные — включение через приток воздуха в герметичную систему. Оттого и фундамент в башне Борецких в свое время буквально срезали слой за слоем, оставив удобные ступеньки для себя.
— А ты? Ты можешь его отключить? — Звенел голос невесты.
— Может быть.
— Но… — Упало потерянно в тишину.
— Если захочу. — Выразил я равнодушно свое мнение.
— Но ты же не злодей. — Дрожал от страха голос Ники.
Я недоуменно повел шеей.
— В этом мире нет героев, поэтому только злодей тут будет жить долго и счастливо.
— Да мы все умрем через год!!
— Мы с тобой можем умереть и раньше. — Напомнил я текущих трудностях. — Так что миру придется здорово постараться, чтобы дать нам этот год.
— А потом?!
— Не потом — до этого. Ему стоит стать миром, который я хотел бы спасти.
— И в котором ты — император? — Едко произнесла Ника.
— В котором очень внимательно прислушаются к моим рекомендациям.
— Собираешься шантажировать целый мир? Судить, правильно ли он живет? — Дернулась девушка, словно собираясь сбежать с моих плеч.
Я придержал ее за ноги и успокаивающе погладил чуть выше ботинок.
— Я не собираюсь судить. Мы не террористы и не выдвигаем требования. У них достаточно своих законов и правил. Пусть соблюдают. Не более того.
— Боже мой, я вышла замуж за психопата. Да как они вообще догадаются, чего ты хочешь?!
— Я оставил им записку.
— Строчку? На клочке бумаги?! — Высказала она свои наблюдения.
— Им хватит. — Уверил я ее.
— И они послушаются? — Едко отозвалась Ника.
— Это как болезнь. Они должны знать, что могут умереть, если не соблюдать режим. Болезнь — далеко, но если ты осознаешь, что уже болен, жизнь немедленно меняется.
— Послушай, не все узнают! Есть же простые люди!
— Значит, они умрут, не зная, от чего. Такое тоже бывает.
— Но я ведь тоже умру… — подавленно произнесла Ника.
— Как в старой доброй сказке. И умерли они в один день. — Поддакнул я.
— Я хотела не такую сказку. — Ника требовательно затормошила, чтобы я остановился и помог ей слезть.
А как оказалась рядом, не смотрела на меня.
— Иногда я начинаю склоняться к мысли, что все мы — сон. — Произнес я, глядя в темноту речной воды. — Все эти огненные шары, твой песок, молнии и Пашкин ветер. Оно же невозможно из законов физики и не может существовать. Но кто-то жаждет увидеть всполох пламени и верит в них так сильно, что спящий чувствует эту яркую эмоцию, и она оживает в его сне.
Ника покосилась с явным испугом.
— Я просто хочу, чтобы ему снился хороший сон. Светлый и добрый. А не кошмары с тайными тюрьмами и людьми в рабских загонах. Иначе ему стоит проснуться.
Завершив на этой неловкой ноте, я направился к машине первым. Там уже недовольно прохаживался Димка, служивший нам сегодня водителем. Да и охрана вряд ли в восторге — пять минут давно исчерпаны.
Димка открыл дверь, стоило подойти ближе, и закрыл за мной, тут же перебежав на сторону, с которой сидела Ника.
— Вы знаете, что он задумал? — Жестом остановив приготовившегося открыть створку парня, спросила его Еремеева.
Нику совсем не легонько трясло. А паника, охватившая душу, вовсе не хотела униматься и успокаиваться.
Еще она помнила юношу перед ним, равно как и то, что Максиму тот был дорог — а значит, мог к нему прислушаться.
Хотя в момент произношения вопроса уже пожалела об этом, прикусив нижнюю губу от досады.
— Знаю. — Смотрел на нее спокойный взгляд.
А сам Димка жестом указал в сторону, предложив пройтись.
Ника обернулась на машину, но все же двинулась вслед за доверенным подручным своего жениха.
— Все его люди знают, — подтвердил Димка. — Близкие.
— Он же несерьезно? Он же нас спасет? — Выпалила Ника свою главную надежду. — Он же не может указывать всему миру, в конце концов!
— Раньше Максим думал, что мир — это интернат, в котором он рос. Потом к этому миру добавилась пара километров в ту и другую сторону. Потом он увидел карту страны, и мир расширился. У него не было уроков, его никто не учил — не спрашивайте, как так получилось. Но и глобус он увидел довольно поздно, осознав, что мир — это целая планета.
— Но сейчас…
— Когда гнилая часть интерната взбунтовалась против него, он сжег его с ними внутри. — Жестко произнесли ей.
Ника стояла ошарашенная, словно огретая пыльным мешком.
— Было бы здорово, если бы у Максима появился повод не уничтожать этот мир.
Девушка через какое-то время осознала, что в тоне говорившего была искренняя просьба.
— Нашлось бы хоть что-нибудь, что удержало его от того, чтобы залить мир огнем. — Слабо улыбнулся Димка. — Потому что нам с этой планеты не сойти.
Запах табака от недокуренных и разломанных пополам сигарет боролся со снежной свежестью ветра, сквозящего с балкона через приоткрытую дверь и тонкую тюль штор. В гостиничном номере, часы на стене которого отражали десятый час ночи, царил полумрак и тягостное ощущение опоздания — той самой духовной разбитости, что следует за воодушевлением, уверенностью, легкой паникой и напряжением в попытке ухватиться за последние минуты.
Князь Черниговский зажег новую сигарету, посмотрел на тлеющую бумагу, концентрируясь на крошечных угольках, медленно угасающих без тяги. Разломал ее пополам и бросил в тяжелую хрустальную пепельницу. Он давно бы бросил с пагубной привычкой — как продавец товара, без которого уже не могли жить сотни людей, князя откровенно отвращало быть столь же зависимым. Но сам процесс, сам ритуал с тяжелой зажигалкой и лепестком огня его успокаивал. Отвлекал от защищенного телефона на столе, который не звонил уже более часа — что значило либо нерасторопность секретарей князя, обязанных скоммутировать его с иными землевладельцами империи. Либо же нежелание князей разговаривать с ним, Черниговским, лично.
