— Вася, ты тоже иди, — обратился Шуйский к Давыдову, занятому очень странным делом — тот методично и без единой эмоции снимал с себя ордена и медали, а затем взвешивал в ладони, прислушиваясь к своим ощущениям.
— Я гусара не брошу. — Хмуро произнес тот, даже не думая сдвинуться с места.
— Вася, ты присягнул Императору. Ты должен уйти. — Настаивал его товарищ.
— Мне лучше знать, что я должен делать! — Гаркнул князь Давыдов. — Тут, в моей руке — килограмм орденов! Разве килограмм моих подвигов не стоит того, чтобы простить единожды ошибившегося гусара?!
— Василий, я уже договорился. — Прошептал из-за ладоней Юсупов, не открывая лица.
— А я не знаю, о чем вы там договаривались! Оттого вправе действовать сам, по своему умыслу! — Уже с тканью срывал с себя Давыдов ордена. — Два килограмма! Измаил, Берлин, Париж!
— Князь, успокойтесь, — посоветовал ему Панкратов, расставивший ноги и опершийся на стул с такой позой, чтобы было понятно — никуда он не уйдет. — Никто не сомневается в величии ваших подвигов и ценности их для страны. Уверен, князь Юсупов имеет ввиду совсем другое.
— Что тут еще можно иметь ввиду, а? — Сорвав уже все ордена, не найдя новых и чуть ссутулившись, произнес Давыдов. — Максима же повесят…
Его ладонь колола булавка ордена Святого Георгия, но он словно не замечал проступившей капли крови на коже.
— Я думаю, князь Юсупов сам нам сейчас скажет. — Мягким тоном ответил ему Панкратов.
— Господа, вы все еще можете абсолютно спокойно и невозбранно уйти. — Пробормотал Юсупов.
— Оставьте, князь, — махнул рукой Панкратов. — Все, кто хотел уйти, уже сбежали. Шуйский, вы же не желаете уходить?
— Мой внук оставил подранка. — Недоуменно поднял тот бровь. — Вы даже не представляете, как они сладко пахнут страхом.
— Еремеев, вы-то проявите благоразумие? Ваша дочь уже спасена.
Хозяин дома почесал озадаченно подбородок и, удерживая ладонь перед лицом, другой рукой повернул ободок одного из колец — явив присутствующим 'признающий' герб Мстиславских.
— Оказывается, у меня дочка кормилицу принца из-за грани вытащила, — доверительным тоном произнес он. — Мне пообещали любую поддержку в любом вопросе, — подчеркнул он последнюю фразу, хищно улыбнувшись.
Сдвинув пальцы, из-за ладоней на Еремеева неверяще глянул даже Юсупов. Но потом снова закрылся ладонями, продолжая молчаливо изображать скорбь.
— Я не уйду. — Буркнул Давыдов. — Непонятно, отчего вы сами не уходите. — Покосился тот на Панкратова.
— Я уже заработал кучу денег на падении Черниговских, — деловито ответил он. — Не такую, как закопана во дворе. Но я не откажусь заработать еще.
— В таком случае, ежели никто не уходит… И рядом только верные люди… — Вздохнул из под ладоней Юсупов.
А затем медленно убрал их от лица, открывая широкую и крайне довольную улыбку, которую так чертовски тяжело было скрывать все это время.
— Это его от горя так, да? — Ткнул Василий локтем Шуйского, опасливо глядя на могущественного князя.
— Я боюсь, что от радости, — скептически отозвался тот, в очередной раз с горечью поражаясь, как изменились времена — напротив скалился в искренней улыбке его старый враг, а ему почему-то тоже было хорошо, и даже отлегло от души…
— Вася, в какой там пачке была водка? — Потер ладони Юсупов. — Нам бы наших врагов помянуть. Ну, и за здоровье молодых, разумеется.
— А нет, он вполне здоров, — авторитетно высказался гусар, оборачиваясь в сторону стены и выуживая нужную упаковку.
Не то, чтобы та была подписана и стояла второй с конца — но чутье и многолетний опыт…
— Так, а война? — Недоуменно оглядел всех Еремеев, нервно крутя перстень на пальце.
— Некогда воевать, бизнес стоит. — Открывая бутылку, указал ему Юсупов на скинутые на пол бумаги.
— Я не совсем понимаю…
— Молодой еще, — веско сообщил ему Панкратов, разливая в подставленные рюмки Шуйскому и Давыдову. — Я, так думаю, у нас только что появился новый пайщик? — Вопросительно посмотрел он на Юсупова, заново оценивая слова, сказанные в коротком телефонном звонке.
Не все, правда, сходилось, но вскоре он определенно узнает, о чем они там договаривались — равно как причины, как гнев за имперское преступление сменилось милостью…
Князь Юсупов сначала хитро улыбнулся, потом отчего-то посмурнел, но все-таки кивнул.
— Я думал ему доли Галицкого с Долгоруким предложить, — недовольно покосился он на Еремеева.
— У всех из нас было полтора рубля, — тут же изобразил тот невозмутимое лицо. — Это была честная сделка.
Теперь на него хмуро смотрели и все остальные. Потому что предприятие с участием Императора — обычно весьма успешное предприятие. И когда у тебя в нем десять процентов, а у некого мужчины с полутора рублями — двадцать один…
— Что ж я, свою кровинку без приданного отдам? — Чуть испуганно оглядев хмурых князей, похлопал ресницами Еремеев и оглянулся на князя Юсупова.
— То есть, Максиму двадцать один процент? — поиграв желваками, произнес тот.
— Н-ну да, — пожал тот плечами.
— Слышали, что мой сват говорит? — Обнял Юсупов его одной рукой и горделиво посмотрел на остальных.
— Самая богатая невеста в стране, — смирившись, грустно вздохнул Панкратов.
— За такую и десять миллиардов не жалко, — тоже осознав безнадежность что-либо выцарапать для себя, поддакнул Шуйский.
— Гор-рько!
— Василий, рано! Их еще найти надо… Кстати, где они ходят вообще?
Глава 1
Из Екатеринбурга мы привезли снег. Целый океан снега, заметавшего яркие огни ночной столицы, пока самолет шел на посадку; медленно парившего крупными хлопьями в воздухе по приземлению, сверкая в свете фар буксира и служебных машин, а так же десятка автомобилей, дожидавшихся нас в паре сотен метров от трапа.
Снег падал на плечи княжича Шуйского, вышагнувшего из салона на верхнюю ступень трапа и зорко оглядевшего встречавших нас людей. Половина машин была с его гербом — удостоверившись, юноша отшагнул в сторону, более не скрывая выход своими немалыми габаритами.
Снег медленно таял на рыжих волосах девушки, вышедшей вслед за ним. Принцесса Аймара Инка выглядела уставшей и болезненно серой. Отчасти сказались переживания последнего дня. Отчасти — виновны несколько бутылок вина, совместно приговоренных с княжичем во время полета. По официальной же версии — это все последствия посредственной готовки придорожного кафетерия, сказавшиеся только сейчас.
Девушка с благодарностью приняла протянутую ей ладонь княжича — громадную, в которой ее ладошка могла быть смята неосторожным движением, если бы не удерживалась с бережливостью самой ценной вещи на земле. Друг за другом двое осторожно спустились по ступеням и невозмутимо направились к ожидавшим машинам.
