— Дорогая, проводи гостя, — указал я принцессе на спину Го Юнксу.
И та покладисто принялась выполнять распоряжение. Цены принцессе нет — пока ей что-то от меня нужно…
— А если вдруг князь Черниговский внезапно умрет в этот день… — Смотрела на меня древняя Го.
— Ему нельзя умирать. — Жестко постановил я.
— Почему? — изобразила та удивление.
— Второй игрок в шахматной партии обязан быть живым и здоровым до конца игры. Иначе его фигуры станут ходить сами по себе и начнут жрать друг друга.
— Тебя так занимает их судьба?
— Разумеется. Как и судьба всего, что я желаю забрать себе, уважаемая.
Ледяной ветер рванул навстречу открытой двери ресторана на Берсеневской набережной и растекся по радужной пленке перед принцессой. Сказывалась близость Москва-реки и непогода конца октября, со своенравными ветрами и холодным иссиня-темным небом, в котором, чудилось, даже проглядывали самые яркие звезды небосвода.
Впереди уже дожидался седан с замершим возле двери и готовым ее открыть охранником. У машины был герб императора вместо номеров, равно как и у шести других, выстроившихся на проезжей части слева от нас. Место справа занимали китайцы до того, как отбыть по своим делам. Где-то там, за парой поворотов, на платной стоянке, дожидались и мои машины — их не охранял от закона статус владельца и происхождение.
Ладонь Елизаветы, лежавшая на изгибе моей руки, слегка сжала локоть и повела чуть левее.
— Прогуляемся, — озвучил я будто бы свое желание и зашагал через пустую дорогу к бортикам у воды.
Подальше от свиты, ближе к реке и порывистому ветру — чтобы защита принцессы вошла в полный режим, охраняя не только тепло возле владелицы в белоснежной шубке и целостность ее прически, но и приватность нашей беседы.
— Это не слишком неосторожно — говорить людям о своих планах? — Начала Елизавета с отвлеченной темы, отслеживая чужое внимание.
— Иногда правды так много, что ей перестают верить.
— Твоя правда обескураживает и меня.
— Ты знаешь меня дольше. Китайцы прибыли вчера поздним вечером. Ночью назначили встречу. Утром ее провели. Никакой подготовки и сбора сведений. Какое неуважение, — недовольно покачал я головой. — Словно с каким-то дельцом.
— А теперь — уважают? — Вздохом отразила она свой вклад в результат и потерла руки.
— Теперь поздно готовиться. — Пожал я плечами. — Когда все начнет сбываться, кто сможет обвинить меня в неискренности? Я сказал им, как будет. Если скажу вновь — слушать станут куда внимательней. Это сэкономит время.
— Рада за тебя. — подняла она ладонь с декоративными кольцами. — Постараюсь тоже не отнимать много времени и надеюсь на ответную любезность.
— Говори, — радушно предложил я.
— Меня лишили контроля над центром города. — Произнесла она то, что хотела сказать еще несколькими часами раньше.
С того самого времени, когда считается минимально приличным звонить людям и просить о встречи. Только я слушать в тот миг не хотел, раз за разом указывая принцессе, что наша встреча оговорена на субботу.
Важность, необходимость, срочность — все адресовалось на субботу, вызвав для начала недовольство и раздражение, но завершившись торгом и сделкой. Ей был нужен разговор, а мне — принцесса правящего рода, исполняющая роль покорной супруги за столом. В конце концов, она и была моей супругой, так что урона чести — ни малейшего. Разве что царапает по гордости, быть может, но ситуация совсем не та, чтобы ставить эмоции поперек дела.
— Кому досталась территория? — Остановившись у бетонного борта, смотрел я на реку.
— Не решено. Мне ответили, что возможно вернут мне. — С иронией добавила принцесса.
«Забрать, чтобы вернуть» — любимый лозунг для поднятия налогов. Только со вторым обычно не складывается.
— Я хочу знать имя того, кто действует против меня. — Потребовала она.
— Уже решила, зачем тебе это знание?
— Разберусь, не сомневайся.
Профиль принцессы было интересно изучать — бесстрастный и уверенный, безусловно красивый и мистически статичный на фоне шквального ветра, от которого случайные прохожие закрывались поднятым воротом.
— Ты знаешь всех своих родственников в лицо? — Отвлекся я на радостно галдящую группу туристов вдали.
Иностранцы, ведомые гидом по намеченному маршруту — сейчас ветер дул им в спину, оттого они пока еще фонтанировали энтузиазмом и интересом к окружающим красотам. Но скоро набережная войдет в поворот…
— Большинству представлена лично. Часть видела. Может быть, кого-то не знаю. У нас большая семья.
— То есть, если кто-то погибнет, ты не станешь проливать по нему слез.
— Максим! — порывисто развернулась она ко мне. — Это мое личное дело и мой статус в семье.
— Займешься им после меня. — Отодвинулся я от бортика.
— Трупом?! Как?!
— Плюнешь ему на могилу. — Равнодушно отозвался я, взглядом указывая на приближающихся туристов.
Их охрана оттеснять не стала — и ввиду безобидности, и для демонстрации мирного и свободного для перемещений города. Тем более, что возможную ошибку легко компенсирует защита принцессы.
Хотя оставаться нам на месте все равно оказалось ошибкой — сфотографироваться с нами пожелала вся группа. И только поспешное «ноу фото!» от охранников, подхваченное гидами, оборвало внезапную фотосессию. Но одна молодая китаянка все равно отличилась — всунув мне дорогой фотоаппарат в руки, она одним движением взобралась на бортик реки и изобразила красивую позу. Вернее, попыталась — потому что дунувший ветер сбросил вскрикнувшую дуреху прямо в воду.
Вперед к бортику дернулась даже принцесса.
— Кто-нибудь, спасите ее! — Повернулась ко мне растерянный гид, тут же повернувшись к охране принцессы.
Я шагнул к бетонному ограждению. Оставил на нем фотоаппарат и равнодушно отвернулся от воды, где барахталась и кричала девчонка.
— Пойдем, — обратился я к принцессе.
— Максим! Так нельзя!
— Что? Я же вернул фотоаппарат. — Недоуменно обернулся я на бортик и вновь посмотрел на девушку.
— Нам надо помочь! Это урон репутации, если я просто так уйду! — Перемешивались жалость и желание помочь в ее голосе с сухим прагматизмом.
Мимо пробежал охранник, на ходу скидывая с себя пиджак и откидывая ботинки, и тут же сиганул за бортик вниз.
— Вот видишь, все будет хорошо. — Успокоил я Елизавету, отводя к машинам. — Вручишь охраннику награду, и твоим журналистам будет, о чем писать. А там, кто знает — может она влюбится в спасителя, а он в нее. Пневмония, бдения у кровати, чувство вины и привязанность… Красивая может получиться история — газетам будет повод вспомнить твое благородство повторно.
