Матвей же соскочил с телеги и принялся обрывать березовые ветки с уже основательно проклюнувшейся листвой – самая пора веники вязать. Оборванными ветками начал укрывать сложенный в телеге провиант, патроны и оружие. Отец только одобрительно глянул и подстегнул лошадку в очередной раз…
До пасеки они добрались как раз к моменту, когда в небе тяжело прокатился первый гулкий раскат грома. Подул ветер, срывая и унося в сторону липкую паутину знойных облаков, освежая своим влажным прохладным дыханием. И березки весело зашумели листьями, зашептались, радуясь его приходу.
Они быстро стаскали все в шалаш, привязали лошадь и поставили телегу на попа, облокотив ее на сосенку возле шалаша. Пошли было осматривать пасеку, но громкий раскат грома прямо над головой загнал их в шалаш. И тут же небеса разверзлись! Ливень хлынул стеной, как будто в небе кто-то перевернул бездонное ведро и вода лилась из него сплошным потоком. Белая стена дождя, сначала почти горячего, накрыла пасеку, гулко стуча по ульям и стенкам шалаша, по телеге и быстро наполняющимся ведрам и котелку. Батя курил, и дым никак не мог выйти за пределы шалаша, оседал на землю, наполняя все вокруг запахом самосада. Гром гремел не переставая, трескучие молнии разрывали тучи над самой головой. И вдруг одна из молний угодила точно в верхушку стоящей перед ними сосны. Матвей видел, как молния ударила в дерево и застыла на пару мгновений в воздухе, а затем с оглушительным треском сосна лопнула, полетела щепа и запахло горелым деревом. Лошадь забилась на привязи, приседая на задние ноги, и бешено дергая головой. Отец выскочил под дождь, начал ее успокаивать.
А потом Матвей увидел, впервые в жизни, как дерево горит внутри. Щепки моментально погасли под ливнем, а вот внутри сосна продолжала гореть, и постепенно ствол чернел, набирался жара, шипел и плевался брызгами…
Гроза закончилась так же быстро, как началась. Дождь просто перестал идти и солнце засверкало, заиграло в каплях воды на траве и листьях. Воздух пах небывалой свежестью и молодой листвой. Благодать…
Они пошли смотреть пасеку. Пчелы уже деловито кружились возле летков, осматривая ульи. Все у́лики были целы, никто их не потревожил. Поляна густо усыпана цветами и травами, и работы у пчел было хоть отбавляй. Отец открыл крышку одного из ульев и достал рамку. Она уже была заполнена сотами и постепенно наполнялась медом, часть сот уже были запечатаны.
Отец удовлетворенно хмыкнул, поставил рамку на место и закрыл крышку. Пчелы его никогда не кусали. Почему – непонятно.
– Вот, Матвей, видишь, как оно устроено все? Дождь не дождь, а пчела свое дело завсегда знает.
– Бать, а как травы выбирать?
– А ты смотри за пчелами. Они на какую попало траву не сядут. Только на самую что ни на есть полезную и пригодную для сбора. Хотя в засуху пчелы даже на пропастине кормятся, бывает. Но тот мед горький, черный.
Осмотрев пасеку, они засобирались в путь – ночевать здесь смыла не было, нужно было припас в зимовье забросить. Скоро туда заезжать на заготовку грибов.
И они отправились. Матвей хотел было зарядить берданку, но отец запретил:
– Никогда не держи патрон в стволе, убьешь кого ненароком. Собираешься стрелять – заряжай. Ну или если опасность какая. А просто так – не моги.
– А вдруг медведь, бать?
– Серко предупредит, ты поглядывай.
И он глядел во все глаза, в глубине души даже желая, чтобы Серко подал знак. Но все было тихо и спокойно. И Матвей смирился.
Добравшись до зимовья, они разом остановились. Дверь была сорвана и лежала внутри, мешок из-под муки лежал на пороге, наполовину выпотрошенный. И везде были медвежьи следы, уже застарелые.
Матвей зарядил берданку. Затвор сыто лязгнул, загоняя патрон в ствол. Матвей настороженно осматривался, хотя Серко вел себя спокойно и даже пару раз недоуменно глянул на друга – чего это ты, мол, в охотника играешь?
Зашли в зимовье, засветили лампу. Мда-а-а… набедокурил косолапый… Стол перевернут, печка на боку лежит, мукой засыпано все вокруг. И посреди зимовья, прямо напротив входа, зловонная куча.
Убирались долго. И пока наводили порядок, отец все ворчал под нос, что за вот это вот найдет и расстреляет медведя. Восстановили печку, обмазали глиной трубу, чтобы не дымила, и затеялись ужин готовить. Наварили каши с грибами, поужинали плотно да и спать завалились. Серко, по обыкновению, залез на нары к Матвею.
Посреди ночи он заволновался. Насторожился сначала, потом низко утробно зарычал, глядя на дверь. Матвей проснулся, сел и прислушался. Снаружи доносилось пыхтение, тяжелое и мощное. И от двери вдруг потянуло мокрой псиной. Отец тоже уже не спал. Одними губами прошептал Матвею:
– Бери ружжо, – и сам потянулся к своей бердане.
Матвей бесшумно соскользнул с нар, прижав морду Серко рукой сверху. Этот знак означал «тихо», и Серко привычно умолк.
Взял берданку, медленно зарядил, медленно отпустил затвор – тот с тихим лязгом встал на место. Все, готов.
Сопение меж тем немного отдалилось. Отец тоже зарядил бердану и сидел на краю нар, готовый стрелять в любой миг.
Выходить сейчас в ночь было безумием – непонятно, где медведь. Ты никак не успеешь довернуть ружье и выстрелить. Нереально. Оставалось сидеть и ждать. Так Матвей узнал, что наличие даже двух заряженных винтовок в руках неробких людей не всегда играет решающую роль в тайге.
Так они просидели полночи. Серко временами нервно поднимал голову и глухо взрыкивал – медведь бродил где-то рядом. Отец сказал перед сном:
– Завтра пойдем его стрелять. Он нам покою не даст. Раз уже трижды здесь был – будет ходить еще.
Матвей уснул сразу – сказался долгий день и бессонная ночь.
Утром проснулись с тяжелыми головами, позавтракали и стали собираться. Искать медведя можно было долго, но с Серко они рассчитывали управиться за день.
Все вокруг было истоптано медведем. Следы были очень крупными, в три ладони Матвея. Отец только осмотрел их внимательно, но ничего не сказал. Пошли.
Шли, чутко осматриваясь и глядя на Серко. А тот бежал носом в землю, иногда поднимая морду вверх и нюхая воздух. Петляли по тайге часа четыре уже, когда перед заросшим балком Серко встал. Шерсть на загривке поднялась дыбом, лапы напружинились, морда пригнулась к земле, уши прижались к голове…
Отец пошел чуть правее, знаком показав Матвею встать наоборот левее. Серко нырнул в заросли и тут же оттуда раздался его бешеный лай и низкий, страшный рев медведя. Матвей аж в коленях ослаб на миг: такой жуткий это был рев – низкий и вибрирующий рык.
А потом Серко выскочил из кустов по другую сторону балка и запрыгал на краю, азартно облаивая кусты. Медведь не показывался. Отец жестом подманил Матвея к себе, и очень вовремя – медведь вылетел из кустов в их сторону и… остановился. Низко опустив голову и качая ей из стороны в сторону, он смотрел на них взглядом, мутным от ярости, и низко рычал, обнажая желтые клыки. Потом рявкнул на них, дернув головой и топнул передними лапами, смешно подпрыгнув.
