Они стряпали их всей семьей, приглашали Анютку с родителями, усаживались за длинный стол и стряпали. Мама отрезала от пышного теста небольшой кусочек и ловко скатывала его в тонкую колбаску, отхватывала ножом маленькие кусочки, которые Анюткина мама тут же скалкой раскатывала в тонкие лепешки и подкидывала их по столу к стряпчим. А те уже старались, лепили пельмени – пальцы так и мелькали. Настряпанные пельмени выносили на мороз, в сени, где они промерзали до звона. Потом их ссыпали в большие мешки, в которых они и зимовали в сенках. А через пару дней все то же самое повторялось уже у Анютки.
Матвей больше всего любил именно такие пельмени, с мороза. Они были самыми вкусными! А уж с отцовой горчицей, какую он делал на огуречном рассоле, пельмени были чудо как хороши!
Так, в мыслях о разных вкусностях, Матвей и не заметил, как они добрались домой. Зайдя в избу, Матвей повел носом и радостно улыбнулся – пахло пирогами. Мама расцеловала их с отцом и отправила в баню, чтоб не мешались.
Баня была натоплена жарко – мама с утра начала ее протапливать, и Матвей даже не полез наверх. Зашел в парную и сразу согнулся, пряча уши от жара. Отец же, довольно ухая, забрался на полок и поддал жару…
Поужинав, Матвей растянулся на лавке в летней кухне – тут было прохладно, и он частенько летом здесь ночевал. Пахло свежеструганым деревом и баней, где-то под самым потолком тоненько пищал комар. За стенкой всхрапывала корова, пережевывая свою жвачку, да толклись поросята, задевая боками за стену и тихонько похрюкивая.
Утром мама сказала ему:
– Сегодня будем огурцы солить. Накопай-ка хрена и листа смородинового нарви да укропа с венчиками.
Матвей кивнул и пошел в огород, взяв лопату. Хрен рос почти дикарем, у самого забора, и Матвей быстро справился, надрав большой пучок. Глаза разъедало от резкого запаха хрена, но он мужественно терпел. Главное, руками в глаза не лезть, иначе потом пару дней будешь с примочками лежать. Затем надрал смородинового листа и укропа и пошел к маме – узнать, чем помочь. Она собирала огурцы в большую кадушку, бережно откручивая их от стеблей. Выпрямила спину, утерла лоб и сказала:
– Езжай-ка за водой, на ключ. Большую бадью набери.
Сказано – сделано. Матвей поставил на телегу большую бадью, взял с собой ведро и поехал на ключ. Тот находился в распадке, недалеко от окраины деревни, и к нему вела наезженная дорога. Быстро начерпав ведром ключевой воды, Матвей покатил к дому, раскланиваясь по пути со встречными.
Когда он уже закатил телегу во двор и закрыл ворота, за спиной негромко откашлялись. Обернувшись, увидел стоящего у калитки старосту.
– По здорову вам.
– И тебе здравия, – мама улыбнулась приветливо. Старосту в деревне уважали.
– Сено-то хорошо нынче поставили, покос богатый.
Мама глянула на него весело и кивнула:
– Богатый, твоя правда.
Староста помолчал чуток и продолжил:
– Да и хлеб, по всему видать, уродился. Колос вон какой налитой, – он покрутил в руках зеленый пока пшеничный колосок, – да только не видать нам хлеба, говорят.
Мама удивленно посмотрела на старосту:
– Это кто ж такое говорит? Да и куда ему деваться, хлебу-то?
Староста вздохнул тяжко:
– Да уж вестимо куда. Отберут нонче хлеб.
Мама всплеснула руками:
– Петро Милованыч, это ты что ж такое сказал сейчас? Кто отберет-то? С ружьем что ль отбирать придут?
Староста только рукой махнул и пошел прочь, сказав напоследок:
– Сход вечером будет. Там все и скажу.
Мама пожала плечами и велела Матвею помогать.
В большой березовой кадушке она выкладывала слоями огурцы, перекладывая их чесноком, смородиновым листом и очищенным корнем хрена. Матвея же приставила размешивать соль в ключевой воде. Потом, плотно набив кадушку, заложила все сверху укропом и сказала Матвею:
– Размешал? Заливай, только тихонько, чтоб не всплывали.
Так огурцам стоять в теньке до самой осени, а потом они спустят их в подпол. Матвей страсть как любил огурчики маминого посола – хрусткие, резкие и ароматные.
Полдня солили огурцы, но насолили хороший запас. Мама выглядела встревоженной, но ничего не говорила. Матвей и сам волновался – очень уж непонятно староста говорил.
Вечером вернулся отец, и они пошли на сход, все вместе.
Народ перед домом старосты волновался, судил и рядил. Дверь открылась, и староста вышел на крыльцо. Все замолчали, напряженно вслушиваясь в его слова:
– Пришла беда откуда не ждали, – начал староста дрожащим от волнения голосом, – в Петрограде бунт!
Народ взволнованно загудел, и кто-то спросил:
– А чего же император? Куда смотрит?
На него зашикали, а староста ответил:
– Не будет скоро никакого императора. Скинут его, попомните мои слова.
Все пришибленно молчали, а староста продолжил:
– И смекаю я, что новая власть примется нас добра лишать. Они ж чего говорят, большевики-то? Говорят, мол, фабрики рабочим, землю крестьянам. Все, мол, должно быть общее.
Матвеев отец не смолчал, спросил громко:
– Это как это – общее? Я, значит, спину рви, а потом все общее? Хитро придумали!
Народ одобрительно зашумел, но староста поднял руку, призывая всех к тишине:
– Тише, чего разгалделись? Если они к тебе с ружьем придут хлеб отбирать – воевать с ними станешь?
Матвеев отец рубанул рукой воздух:
– И стану! Мне что, по миру идти? Так, нет? – отец оглядел толпу. Все молчали, кто-то опускал глаза. А Прошка, вечный пьяница, сказал громко:
– А чего бы и не поделиться, если амбары полные?
Отец только глянул насмешливо и не стал отвечать. А бабы подняли Прошку на смех:
– Уж чья бы корова мычала!
– Ты б хоть раз сам чего в жизни сделал…
– Иди проспись, делильщик…
И вытолкали его с площади. Прошка, зло ощерясь и пошатываясь пьяно, пошел, оскальзываясь в уличной грязи.
А староста тем временем сказал:
– В общем, думать надо, сколько хлеба себе оставим, а сколько отдадим. Не дадим добром – возьмут силой. Я все сказал.
Народ начал понемногу расходиться. Мама глядела на отца расширенными от страха глазами, прижав руку ко рту. Отец же зло сплюнул и пошел домой, шагая широко и размахивая руками…
Вечером к ним пришел дядя Никодим. Сел за стол, положив на него большие натруженные руки и сумрачно глядя на Матвеева отца:
– Что думаешь?
Отец помолчал, потом сказал:
– А что тут думать? Семью в тайгу, а самим оборону держать. Патроны есть.
