Никодим глянул остро:
– А сдюжим?
– А что делать? Отдать все и с голоду пухнуть?
Никодим помолчал, покатал желваки. Потом сказал:
– Погоди воевать. Не пришел еще никто. Да и придут ли?
– Придут – поздно будет. По погребам прятаться что ли? Не-е-ет, я так не хочу. С немцами повоевать не пришлось, так со своими придется. Что ж делается-то, Никодим?
Помолчали. Никодим поднялся и сказал:
– Воевать, значит? Ну, значит так, – и вышел, не прощаясь.
Был июль 1917 года, и все только начиналось…
Глава 16
Густой стылый белесый туман плотным покрывалом повис над самой водой, скрадывая очертания деревьев и кустов на другом берегу. Легкий утренний морозец серебрил траву и прихватывал воду в лужах, заставляя листья берез звенеть на легком верховом ветерке. С гор тянуло ледяным дыханием осени, и лиственницы наверху уже пожелтели, тронутые приближающимся предзимьем. Где-то в тумане крякали утки, обсуждая свои утиные дела.
Стоял конец сентября. Давно уже вывезены стога с покоса и заготовлены все соленья, осталось только капусту заквасить, но это еще через пару недель, по первому снегу. Буквально вчера они закончили засолку опят – маленьких, крепеньких, еще розовых. Очень отец любил их с отварной картошечкой. Да и в постные дни все эти соленья очень украшали стол…
…Тот выезд за опятами они спланировали давно, да все ждали погоды. Моросили холодные дожди, по ночам прихватывал морозец, какие уж тут опята. И вот распогодилось, пришло бабье лето – румяное и теплое, солнечное. Матвей с отцом запрягли лошадь в телегу, взяли большие туеса и поехали в тайгу. Недалеко от зимовья был хороший ложок, они каждый год там брали много опят. Обычно они управлялись одним днем – опята ведь растут большими семьями, и много времени на сбор не требуется. До места добрались без происшествий – тайга стояла легкая, солнечная, и лошадь тащила телегу без видимых усилий. Привязали лошадь, чтобы не ушла далеко, взяли туеса и пошли к приметному логу – на самом его краю плотным строем выстроились ровные и почти одинаковые пушистые елки. Серко первым нырнул в лог, Матвей с отцом следом. Прошли весь лог – ни одного опенка. Отец хмыкнул, глянул на Матвея и решительно пошел обратно. Поехали дальше.
Отъехав от лога на приличное расстояние, ближе к горам, они въехали в небольшой распадок. По нему сверху стекал небольшой ручей, плотно стояли лиственницы и кедры, а у самой воды тянулись вверх ивы и ольха. Солнышко редко заглядывало сюда – не пускали окрестные высокие горы, и здесь царил прохладный сумрак. Матвей напился из ручья – вода пахла хвоей и грибами – и пошел, внимательно поглядывая по сторонам. Вот один небольшой пенек с опятами, вот еще. Постепенно туес наполнялся маленькими крепенькими грибками. Запах у опят особенный, очень аппетитный, так и хочется откусить. Матвей срезал их целыми семейками, укладывая на дно тяжелевшего туеса. Наполнив, он высыпал его в телегу и пошел снова. Отец тоже уже успел набрать полную торбу. И вдруг Матвей увидел высоченный пень, полностью покрытый опятами, от самых корней и до макушки. К этому пню он приходил трижды, унося каждый раз доверху набитый туес. В телеге высилась гора опят, и Матвей прикрыл ее сверху разлапистыми ветками, чтобы не ссыпались на ходу…
Вся деревня заготавливала опята, свозила стога и делала еще тысячу важных дел. Все было как обычно, но в воздухе повисло тревожное ожидание. Все помнили слова старосты, да и из города приходили очень тревожные вести. Страна пошла вразнос. Власть менялась больно и тяжело. Люди поделились на белых и красных, появились провокаторы. На Алтае творилось не пойми что. То тут, то там в деревнях народ с вилами поднимался на защиту своих домов и от тех, и от других. Люди в деревнях хотели просто жить и растить детей, а им навязывали передел земли. Переселенцы хотели отобрать землю у старожилов и активно поддерживали нарождавшуюся власть Советов. Белые пытались набрать из числа крестьян новобранцев для защиты старых порядков, взыскивали подати и земские сборы – армию нужно кормить. Крестьянам это не нравилось, и они готовы были отбиваться и от красных, и от белых. В Барнауле произошли беспорядки, вызванные повышением цен на продукты – народ требовал перехода власти к большевикам. Все это замешивалось в котле грядущей революции… В их деревне тоже появлялись представители и тех, и других, но были биты. Никто ничего не понимал, но все готовились к худшему. Мужики проверяли оружие, женщины думали, куда прятать добро…
…Туман чуть разошелся, и Матвей пристально вгляделся, пытаясь различить дичь. Утка была на воде.
В полной тишине над водой далеко разносился плеск воды и кряканье. Вот откуда-то сверху на воду спикировал еще один табунок крякашей – крупных и грузных. Матвей любовался на эту первозданную картину и не стрелял. Он знал, что его выстрел разрушит эту красоту, и не спешил. И отец в соседней засидке тоже не стрелял – любовался. Такой их тайга была и сто, и тысячу лет назад. Так же прилетали на это небольшое таежное озерцо утки, купались и кормились. Так же сидели охотники, не в силах оторвать взгляда…
А тайга вокруг была чудесна! Белоствольные, все в золоте березки и красные осины, изумрудно-зеленые кедры и темные елки – все это буйное разноцветье играло красками и полыхало пожаром в тумане.
Вдруг метрах в ста слева от Матвея к воде вышел лось. Он зашел в воду и пил, опустив большую рогатую голову. Пил он долго, шумно, временами поднимая голову и оглядываясь по сторонам.
Напившись, сохатый развернулся и ушел в тайгу – ветви сомкнулись за его спиной бесшумно, не потревожив тишины. И тут грянул выстрел! Дробь сыпанула по воде, накрывая табунок. Утки поднялись и с посвистом крыльев понеслись прямо на Матвея, пара осталась на воде, распластав изломанные крылья.
Матвей вскинул ружье и выстрелил, сбив одну утку – она сорвалась с траектории и грянулась в воду недалеко от берега. Серко тут же прыгнул в воду, доплыл до утки, и поволок ее на берег, бережно держа в зубах. Матвей потрепал его по холке, благодаря, а пес развернулся и бросился в воду за оставшимися двумя. Матвей перезарядил ружье – скоро прилетят новые. А день тем временем разгорался – ясный, солнечный, напоенный запахом осенней тайги. Тут и прелые листья, и хвоя, и грибы, и что-то еще неуловимое, полнящее Матвея необъяснимой грустью и волнением…
Уток они с отцом настреляли в этот день столько, сколько и хотели. Теперь ждать прилета гуся. А пока можно и на глухаря поохотиться, и на косача. Но в первую очередь нужно было подготовить пчел к зимовке. Запасти для них питание на зиму – мед и пергу, подставить полупустые рамки для засеивания – к зиме нужно увеличить количество пчел, чтобы они друг друга обогревали, обработать ульи… дел масса. Да и омшаник нужно проверить и просушить. Но это все завтра. А сегодня – день в тайге, с отцом.
Матвей почему-то стал очень дорожить каждым проведенным с отцом днем. И отец тоже старался уделять ему побольше времени.
Сейчас они сидели у костра. Отец обдирал утку для шулюма, Матвей быстро чистил картошку и морковку с луком. Отрезав птице лапы, крылья и голову, отец подрезал кожу и снял ее чулком вместе с пером – некогда было ощипывать, да и не любил он это делать.
