Отец так и не приехал в этот день, и Матвей твердо решил назавтра идти в тайгу, на зимовье. Ну а пока они с матерью решали, что им может быть нужно в городе. Мама думала про утварь и отрезы тканей, а Матвей настаивал на боеприпасе. Сошлись на том, что возьмут всем по паре крепкой хорошей обуви, побольше ткани и на оставшиеся деньги порох, дробь и пули с пыжами. Оно и верно. Обувь – первое дело, самому ее не сделать. Одежду сошьют, была бы ткань. Ну а порох и прочий охотничий припас всегда прокормят. Еще Матвей задумал купить большой моток прочной веревки, крючков рыболовных и хороший нож. Уже вечером взял деньги и пошел к Никодиму. Озвучил ему список желаемого. Тот покивал, потом сказал:
– Ну и правильно, так и возьму.
Утром Никодим уехал в город. Сел на коня и поехал. Матвей же взял немного солонины и хлеба, небольшой чугунок, спички, топор и нож, закинул на плечо винтовку, встал на лыжи и пошел в тайгу. Небо временами хмурилось тучами, но в основном горело яркой синью.
У них с Серко была любимая зимняя забава – Матвей надевал на него веревочный ошейник, пропускал веревку под передними лапами и выводил на спину, привязывал к этой конструкции вожжи и Серко тянул его по снегу. Вот и сейчас Серко домчал его до реки и вроде бы даже не запыхался. Матвей отвязал вожжи, обмотал вокруг пояса и они пошли. Углубились в тайгу. Следов вокруг видимо-невидимо! Звонко тенькали синички, длиннохвостая сорока перемещалась вместе с ним, по пути оглашая тайгу громким стрекотом, как будто оповещая всех таежных жителей: «Человек в тайге! С ружьем!»
Матвей легко и размашисто дошел до памятного оврага, посмотрел вниз. Мда-а-а, как же это он в прошлый раз решился? Обошел и двинулся дальше – до зимовья было рукой подать. Вышел он из дома поутру, а уже солнышко перевалило за полдень. В тайге время всегда летит незаметно. Пару раз Серко облаял белок, а в одном месте поднял на крыло косача. Матвей не стал стрелять – не было нужды.
В зимовье отца не было. Печка уже остыла – значит, не ночевал. Следы вели в сторону кедровой гривы, где они тогда смотрели на глухариный ток. Матвей не раздумывая пошел следом. И вот впереди бахнул выстрел. В заснеженной тайге звук выстрела разносится не очень далеко, и Матвей наддал, стремясь поскорее увидеть отца. На подходе он остановился и громко крикнул, сложив ладони у рта:
– Батя, это я! Где ты?
В ответ услышал близкое:
– Тут я!
И отец вышел из-за могучего кедра метрах в тридцати от них. Серко радостно бросился навстречу, Матвей следом. Обнялись. Отец спросил встревоженно:
– Ты чего здесь, сын? С мамой что-то?
Матвей замотал головой:
– Нет, все хорошо. Просто начали волноваться – такой буран был. Да и дядя Никодим в город поехал, тратить царские рубли. Ну и мы ему отдали, наказали, что купить.
Отец вздохнул облегченно, сказал:
– Ладно, все потом. А пока давай поохотимся еще. Я соболя сейчас стрелял, но не попал. Ушел, шельмец. Но раз Серко здесь – возьмем.
Серко, услышав, что говорят о нем, вопросительно посмотрел на них. Отец сказал ему:
– Ищи. Ищи!
И пес сорвался с места. Охота на соболя была им страстно любима, он с упоением искал запах хитрого зверя и загонял его на дерево, лаем призывая хозяина.
Матвей спросил отца:
– Батя, а куда сдавать будем? Ведь перекупщики-то теперь, верно, не работают?
Отец сказал:
– Пушнина всегда в цене, сын. Что при царе, что при новой власти. Но может ты и прав…
Он свистом отозвал Серко, сказал:
– Чаю сейчас наварим да домой двинем – мать извелась вся.
Быстро сообразили костерок, набили котелок снегом плотно, повесили над огнем. Тонкий синеватый дымок потянулся от жарко горящих смолистых сучьев, жар костра быстро растопил снег вокруг. Солнце уже клонилось к вечеру, тени удлинились, потемнели. Тайга дышала легко и свободно. Матвей пересказал отцу свой разговор с Никодимом и их с мамой решение. Отец кивал, соглашаясь, а в конце рассказа сказал:
– Верно все решили, сын. Иначе ведь просто пропали бы те деньги. Теперь бы Никодим в целости вернулся, много лихих людей. Он хоть оружный поехал?
– Да, бать, с винтовкой.
Помолчали, допили чай. Потом закидали костер снегом и отправились домой…
Никодим вернулся вечером следующего дня. Они как раз только сели ужинать, когда в ворота громко забухали кулаком и послышался голос Никодима:
– Хозяин, встречай гостей!
Матвей вскочил из-за стола, отворил калитку. Никодим стоял возле саней, в которых горой было свалено все, что он купил. Споро перетаскали все в дом, попытались было усадить Никодима а стол, но тот спешил домой. Уговорились, что завтра он придет в гости и расскажет городские новости.
А пока Матвей любовался привезенным из города ножом в прочных кожаных ножнах с широкой петлей для ремня. Нож был такой, что у него захватывало дух! С гладкой березовой рукоятью и блестящим трехвершковым клинком, тонким кровостоком и бритвенной заточкой. Матвей воткнул его в щель между бревен и немного покачал вверх-вниз – нож упруго пружинил. Такой не сломается и прослужит долго. Им и зверя обдирать удобно, и рыбу потрошить. Хороший таежный нож.
Он поднял счастливые глаза на отца и протянул нож ему – оцени, мол, батя, какой нож хороший. Отец принял нож, покрутил в руках, попробовал пальцем на остроту, и остался доволен. Протянул обратно сыну – владей. Матвей уже приладил ножны к поясу, и ловко, не глядя, нашел кончиком ножа устье – удобно, по руке слажено…
Никодим пришел ближе к полудню. На дворе снова немного пуржило, и говорили в доме.
– В городе никому до нас дела нет. Там большевики повсюду свою власть утверждают. Цены выросли до невозможности. Раньше на эти деньги я бы в три раза больше купил. Но хорошо хоть так. А так… везде патрули какие-то, смотрят все косо, как будто я тать какой. И всюду слухи – что Колчак собрал большую армию и скоро воевать пойдет. Что везет он с собой несметное количество золота и идет куда-то в Китай. Да чего только не болтают. На дороге видел ограбленных и убитых, две семьи. Там же солдаты крутились, выспрашивали, кто что видел. В общем, беда, – закончил он неожиданно.
Матвей слушал Никодима, и в сердце его крепла та тревога, что жила в нем с прошлой весны. А Никодим помолчал и добавил:
– Но думается мне, до нас нескоро все это дойдет. Некогда им. Заняты борьбой с «царскими недобитками». Народ говорит, от Бога они заставляют отвернуться. Недобрая это власть, неправильная…
На Алтай накатывала весна. Скоро запоют капели и зазвенят ручьи, на проталинах полезет сон-трава, вскроется река… Матвей не мог начать радоваться, как он всегда радовался весне. Хотел, но не получалось. И он с тоской думал: неужели это навсегда? Неужели взрослые не умеют радоваться таким простым вещам, как журчание ручьев и яркое солнце? Или это все тревожное ожидание непонятного? Как научиться радоваться снова? Тяжело вздохнул и пошел на двор. Но и там серое небо и поземка, тоскливо…
