Книга Свой среди чужих , страница 17. Автор книги Виктор Тюрин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Свой среди чужих »

Cтраница 17

– В госпиталь! Срочно! – в следующий миг, наткнувшись на мой недовольный взгляд, сбросил с себя важный вид и уже совсем по-детски попросил: – Идемте быстрее, дяденька! Никита Семенович очень ждет!

В землянке, отведенной под госпиталь, стояло шесть топчанов. На двух дальних топчанах лежали раненые партизаны, которые сейчас спали, сладко похрапывая. На третьем лежал старший лейтенант Мошкин. Рядом с ним стояла женщина-врач, вытиравшая ему лицо влажной тряпочкой, а на соседнем топчане сидели двое: командир отряда и его заместитель по политической части Тихорук Василий Александрович. Только я хотел спросить, ради чего меня сюда позвали, как Мошкин, до этого лежавший молча, вдруг заметался, а затем вдруг заговорил… на отличном немецком языке. Я замер, удивленно глядя на него. У меня были хорошие учителя и богатая языковая практика, как во времена своего студенчества, так и в тылу у немцев, поэтому со временем изучил особенности нескольких немецких диалектов и, к примеру, мог отличить берлинца от австрийца. Именно поэтому спустя несколько минут, слушая невнятный бред контрразведчика, мог дать голову на отсечение, что старший лейтенант ГБ Мошкин является жителем Берлина. Или очень долгое время там прожил. Я удивленно уставился на партизан: что это такое происходит? Командир при виде моего явного удивления усмехнулся:

– Вижу, товарищ Константин, что вы тоже удивлены. Хм. Просто загадка какая-то. Одет в нашу форму, а говорит по-немецки. Мы чего вас позвали, товарищ. Вы послушайте его, может из его слов хоть что-то станет понятно.

– Хорошо.

«Мошкин» то выдавал скороговоркой слова и обрывки фраз, то вдруг начинал метаться и тогда резко замолкал. Сначала мне ничего не было понятно, но со временем удалось выделить из его бреда четыре слова, повторяющихся с бессистемной периодичностью. «Третий этаж». «Архив». «Мое». «Не отдам». После коротких раздумий я постарался сложить обрывки предложений, после чего можно было сделать только один вывод: он где-то хранит какой-то архив и не собирается его никому отдавать.

«Может, подтолкнуть его к откровению? В бреду – может и выболтать», – но потом покосился на партизанских командиров и решил на время отложить эксперимент.

– Так что он говорит? – перебил мои мысли комиссар.

– Бормочет про какие-то три документа, которые должен сохранить, – выдал я собственную импровизацию перевода.

– Точно, – подтвердил мои слова командир отряда. – Все время тройку повторяет.

– Так он что, немец? – поинтересовался комиссар.

– Я не специалист, но, похоже, что так, – со специально добавленной ноткой неуверенности сказал я, потом повернулся к женщине-врачу: – Как он?

– Шесть осколков. Крови много потерял. Два из них вытащила, а остальные побоялась доставать. Слабый он очень. Не выдержит боли, умрет.

Внимательно посмотрел на «Мошкина». Сейчас тот лежал неподвижно с закрытыми глазами, только пальцы жили своей отдельной жизнью, комкая одеяло. На фоне его бледного и мокрого от пота лица два багрово-красных пятна на щеках смотрелись особенно ярко. Я снова задумался.

«Неужели он немецкий шпион? Хм. Если так, то тогда ясно, почему он ехал в бронетранспортере с иудой. Вот только почему он тогда оказался среди пленных? Или он, как и я, в бессознательном состоянии попал в плен. А чего? Вполне годная версия. Погоди! А почему его предатель опознал как человека Берии? Или они не связаны? Да и фиг с ними. Не мое это дело».

Пока я думал, командир с комиссаром сидели молча, наверняка думая о непонятном человеке, пока комиссар неожиданно не сказал:

– Он их постоянно повторяет, а значит, для него они очень важны, Никита Семенович. Ты не думаешь, что они заключают в себе важную государственную тайну? – и он посмотрел на командира, потом на меня. Увидев кислое выражение наших лиц, осознал свою ошибку и решил исправить положение, сменив тему.

– Марина Васильевна, вот вы медицинский работник. Что вы скажете насчет того… М-м-м… Насколько можно верить словам раненого в таком состоянии? – поинтересовался политрук.

– Вы же знаете, Василий Александрович, что я не настоящий врач, а только фельдшер. Могу только сказать, что в горячке больной чаще всего говорит о том, что его тревожит или он чего-то боится. Вот только это могут быть разные воспоминания. Недавние или давно прошедшие. Например, три года назад. И вообще, здесь хороший специалист нужен.

Командир отряда встал. За ним поднялся комиссар.

– Бред, он и есть бред, – утверждающе сказал командир, но при этом выжидающе посмотрел на меня. Что скажу?

Я пожал плечами.

– Вы остаетесь? – поинтересовался он.

– Посижу, послушаю. Может, что-то пойму.

Командир кивнул и пошел, сопровождаемый замполитом, к выходу. Я присел на топчан, где до этого сидели товарищи командиры, и задумался о том, что вся эта история попахивает еще хуже, чем я думал.

– Товарищ, вы здесь еще побудете? – неожиданный вопрос врача вырвал меня из мыслей.

Я поднял глаза.

– Могу побыть.

– Я отлучусь ненадолго. Дождитесь меня, пожалуйста.

– Хорошо.

Спустя минуту после ее ухода я нагнулся к Мошкину и негромко сказал по-немецки:

– Отдай архив. Мое.

Его воспаленный мозг не сразу, а спустя какое-то короткое время откликнулся на них:

– Мой архив! Интернациональная улица… Третий этаж… Мой! Никому не отдам! Мой! – его отрывистая и бессвязная речь в очередной раз оборвалась.

В течение получаса он еще дважды бредил, но то, что говорил, представляло собой повторение ранее сказанного, после чего, дождавшись врача, я ушел. Весь вечер я раскладывал по полочкам, что мне случайно удалось узнать, после чего подвел итоги.

«Мошкин – это хорошо законспирированный немецкий агент. Непосредственно он не связан с перебежчиками, так как в противном случае тот бы его не сдал фрицам. Работал Мошкин по делу… м-м-м… Скажем, назовем его для простоты “Архив”. Этот архив, предположительно, лежит в одном из домов на улице Интернациональная. Город? Девяносто процентов из ста, что это Москва. Что там? Хм! Проявленный интерес к нему немцев… Секретная документация, схемы, чертежи? Скорее всего, что нет, чем да. Иначе бы он отснял все на микропленку и отправил бы обычным путем, с каким-нибудь курьером. Нет. Здесь что-то другое. И еще… Почему он постоянно упоминает третий этаж?»

На следующий день мне стало известно, что «Мошкин», так и не придя в сознание, умер около часа ночи. Узнав, я откровенно обрадовался этому факту, особенно после разговора с командиром и комиссаром.

– Так ничего и не выяснил, товарищ Константин?

– Как вы сказали, Никита Семенович, это был бред умирающего человека.

– Полностью с вами согласен, товарищ. Вот и наш комиссар тоже такого же мнения. Правда, Василий Александрович?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация