– Свободны, сержант.
Скользнув по мне ощупывающим взглядом, порученец уточнил:
– Лейтенант Звягинцев?
– Так точно!
– Проходите, лейтенант. Вас ждут.
Я открыл дверь и вошел. В глаза сразу бросился большой портрет Сталина, висящий на стене, в массивной раме. Под ним стоял большой письменный стол, к которому примыкал стол для заседаний, по обе стороны которого стояло по три стула. Один из них сейчас занимал плотно сбитый мужчина с крупным, солидным носом и бурыми, прокуренными усами. Хозяин кабинета, обладавший несколько грубыми чертами лица, смотрел на меня цепким прищуренным взглядом уверенного в себе человека.
Вызов к руководителю внешней разведки не известного никому лейтенанта был для меня по меньшей мере неожиданным. Уже потом я догадался, что такому приему был обязан предварительному звонку Лаврентия Берии.
– Здравия желаю, товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга. Лейтенант Звягинцев прибыл для прохождения дальнейшей службы!
– Проходите и садитесь, лейтенант Звягинцев. Для начала давайте я вас сразу познакомлю. Майор Карпов Вячеслав Иванович. Он будет какое-то время курировать вас, лейтенант. Он же обрисует задачи, стоящие перед нашим управлением. Мне же просто хотелось поговорить с вами. Узнать, что вы за человек. Расскажите о себе.
Для изложения автобиографии и службы в армии мне хватило десяти минут.
– Со второго курса института ушли?
– Так точно.
– Доброволец. Очень хорошо, – неожиданно похвалил он меня. – Награды сами за себя говорят. И три иностранных языка. Немецкий, французский и английский. Отлично. Как вам, Вячеслав Иванович?
– Сначала проверю, а потом уже выскажу свое мнение, товарищ комиссар, – рассудительно ответил ему майор.
– Вот и забирайте его, – закончил нашу встречу хозяин кабинета. – Проверяйте. Инструктируйте. Вводите в курс дела.
В кабинете майора была открыта настежь форточка, несмотря на приличный мороз, не опускавшийся ниже пятнадцати градусов последние две недели, вот только это не придавало особой свежести атмосфере кабинета. Казалось, что каждый сантиметр этого помещения, от пола до потолка, источает ядреный табачный дух. Не успел он сесть за стол, как сразу выдвинул ящик, достал початую коробку папирос, потом покосился на меня и спросил:
– Куришь?
– Нет.
– Вот и хорошо, – заключил майор, после чего закурил, пару раз хорошо затянулся, выдохнул дым и продолжил: – Я с Гражданской курить начал. Несколько раз бросал, но так и не смог. Ладно. Это к делу не относится, а теперь давай, лейтенант, излагай мне все снова и очень подробно. Так сказать, все основные факты автобиографии.
После моего рассказа майор некоторое время задумчиво молчал, куря уже четвертую папиросу подряд.
– Студент. Комсомолец. Доброволец. Партизан. Диверсант. Орденоносец, – начал наш разговор с перечисления майор. – А еще, возможно, будущий сотрудник нашего ведомства. Вроде все правильно. Вот только одно мне непонятно, Звягинцев: почему ты до сих пор в партию не вступил?
Я сделал вид, что замялся, потом сказал:
– В партизанах, товарищ майор, было не до того. Уверенности не было. Ведь я там только учился воевать. Все боялся, вдруг где-то ошибку допущу, а мне товарищи потом скажут: мы ему доверие оказали, в партию приняли, а он нас подвел. Потом, когда попал в группу подполковника Камышева, наш парторг Мирошниченко говорил со мной о приеме в партию, но, честно говоря, я не торопился с этим. Все считал, что слишком мало сделал, чтобы заслужить звание коммуниста. А потом… группа погибла.
– Хм. Ясно. Потом ты избил двух стоящих выше по званию офицеров, и тебе, Звягинцев, уже было не до вступления в коммунистическую партию. Как говорил мой отец: не до жиру – быть бы живу. Только вот что мне интересно. Судя по всему, ты, лейтенант, выглядишь как человек, не теряющий головы в опасных ситуациях. А тут что? Кровь в голову ударила?
– И на старуху бывает проруха, товарищ майор. Так говорит мой отец.
– Что ж, от ошибок и случайных порывов никто не застрахован. Тебе сколько лет, Звягинцев?
– Двадцать лет и четыре месяца, товарищ майор.
– Может, твоя молодость и сыграла с тобой злую шутку. Первый день отпуска. Расслабился. Ладно, это дело прошлое. Теперь вопрос по существу. Хорошо стреляешь?
– Хорошо, товарищ майор. Также неплохо владею ножом и знаю приемы рукопашного боя.
– Радиодело знаешь?
– Нет. Мое – это мост взорвать или часового снять.
Я ожидал и дальше подобных вопросов, но майор вдруг неожиданно спросил меня на беглом немецком языке, где ему найти женщину по имени Вильгельмина Годфрид, которая должна жить на этой улице. Я сразу включился в игру и ответил ему, что такая женщина у нас не проживает, а затем поинтересовался, не имеет ли он в виду Аннели Годфрид, известную всему району шлюху. Майор хитро усмехнулся и задал новый вопрос. Какое-то время, минут пятнадцать, мы с ним говорили на немецком языке, пока он не сказал:
– Язык вроде знаешь. Французский и английский языки на таком же уровне?
– Французский более-менее. Английский хуже.
– Но объясниться сможешь?
– Да. Я пойму и меня поймут.
– В общем, для себя я все уточнил, а сейчас иди и оформляй документы.
Я вскочил.
– Разрешите идти?!
– Иди.
Спустя несколько часов, потраченных на заполнение анкет и оформление документов, меня снова направили к Карпову. На этот раз сесть он мне не предложил, а, наоборот, сам встал.
– Лейтенант Звягинцев, вы получаете направление в западноевропейский отдел. Кто, что и зачем, вам объяснит ваш непосредственный руководитель. Вы с ним встретитесь завтра утром. Теперь слушайте и запоминайте: вам предстоит подъехать…
Условия и обстановка в разведшколе оказались чем-то схожими с загородным санаторием. Школа размещалась в лесу в трех добротных деревянных двухэтажных домах. Помимо них было несколько деревянных строений для подсобных нужд. Территория была огорожена высоким забором. На верхнем этаже дома располагались пять спальных комнат, душевая и туалет, на нижнем – два учебных класса и столовая. Спальные комнаты были сравнительно большие. В них находились два стола для занятий, две кровати и два шкафа для одежды. Перед кроватями – коврики.
Военную форму и оружие мне пришлось сдать в первый день нашего приезда. Вместо этого я получил добротное пальто, зимнюю шапку, костюм, ботинки и три рубашки. Свою настоящую фамилию и какие-либо автобиографические данные категорически запретили называть кому-либо из курсантов и преподавателей. Вместо этого я получил новое имя и фамилию. Коля Казанцев. Даже спецпредметы, которые мы изучали, имели не названия, а шифры: СП-1, СП-2… Общение друг с другом нам разрешалось, но только на посторонние темы. Когда мне сказали, что обучение будет длиться год, то я возликовал в душе. Не успею закончить учебу, как войне через пару месяцев придет конец.
