– Тост, – сонно произносит он, шаря взглядом по ее грудям. – Без тоста пить нельзя. За любовь. За красоту!
Вилланель улыбается.
– Я пью за разоренный дом… – начинает она по-русски. – За злую жизнь мою…
Какое-то мгновение он изумленно таращится на нее, на лице – смесь удивления и меланхолии, но потом подхватывает ахматовские стихи:
– За одиночество вдвоем. – Залпом глотает водку. – И…
Звук хрустнувшей палочки, и Кедрин мертв. Из раны за левой ноздрей бьет кровь, но недолго.
– И за тебя я пью, – бормочет Вилланель, завершая строфу и натягивая на него сверху постельное белье. Спешно надевая парку, она делает рывок к двери. Но на самом выходе лицом к лицу сталкивается с одним из кедринских ручных головорезов. Тот супит брови, он широкоплеч и благоухает дешевым одеколоном.
– Т-с-с, – шикает Вилланель. – Виктор уснул.
Глаза в черепоподобной голове прищуриваются. Инстинкт подсказывает ему: что-то не так. Где-то он облажался. Он пытается игнорировать инстинкт, но слишком поздно понимает, что «глок-19», который он утром получил от водителя, лежит в наплечной кобуре, а не в руке. Вилланель всаживает две пули в основание носа и, когда колени мужика начинают подкашиваться, хватает его за грудки – он в лётной куртке – и выбрасывает назад в дверь. Он падает навзничь, словно на ковер с монограммой отеля рухнула тонна конфискованной говядины. Она решает было убрать тело, чтобы не лежало на виду, но это займет больше времени, чем сэкономит. Тут в номере раздается телефонный звонок, и она понимает: пора сваливать. По дороге к лестнице она проходит мимо Хвоста и коллеги Черепоголового и слышит, как они мчатся к номеру Кедрина. Им хватает одного взгляда за дверь – и они уже, топая по коридору, несутся за ней.
Вилланель взбегает на шестой этаж, еще немного – и она вырвалась в ночную темноту. Крыша покрыта девственной белизной, и, пока она задвигает за собой засов, ее охватывает вихрь метели. Видимость – не больше пары футов. В ее распоряжении секунд пятнадцать.
От выбитой двери отлетает засов. Из проема, оставив дверь болтаться на ледяном ветру, быстро выходят двое мужчин, один направо, другой налево. На крыше ни души. Следы ведут от двери к балюстраде, за которой – кружащаяся вихрями темень.
Заподозрив ловушку, оба ныряют за одну из труб. Затем тот, что помоложе, осторожно и медленно, словно барс, ползет через заснеженную крышу к балюстраде, смотрит через перила и опасливо подает знак Хвосту. Там еле угадывается силуэт Вилланель, которая стоит к ним спиной, ветер треплет ее парку. По всей видимости, она наблюдает за трубой.
Пара выхватывает пистолеты, и семь заглушенных выстрелов дырявят капюшон парки. Увидев, что стройный силуэт остался стоять, они замирают; следует миг озарения ужасной догадкой, и тут их головы почти в унисон дергаются от двух пуль, выпущенных Вилланель сзади, со стороны аварийного хода.
Словно влюбленные, они валятся в объятия друг друга, и Вилланель, ступив с пожарной лестницы на крышу, отвязывая от дымохода рукава парки, любуется, как они умирают. Зрелище, как всегда, пленительное. Едва ли могут остаться какие-то следы мозговой деятельности после того, как у тебя в мозжечке расцвела «Черная роза», процарапывающая себе дорогу сквозь твою память, твои инстинкты и эмоции, однако каким-то образом последняя искра продолжает тлеть. Но потом с неизбежностью гаснет.
Здесь, на крыше, в снежной клетке, Вилланель ощущает столь желанный всплеск энергии. Это чувство неуязвимости, которое секс только сулит, но реально его приносит лишь успешное убийство. Знание, что ты стоишь одна в вихрящемся центре событий. И, оглядываясь по сторонам рядом с двумя мертвецами у ее ног, она видит город, сведенный к трем основным цветам. Черный, белый и красный. Тьма, снег и кровь. Возможно, чтобы видеть мир в такой палитре, надо быть русским.
Эта суббота – худший день в жизни Евы, никогда даже близко такого не бывало. Четверых застрелили прямо у нее под носом, по Лондону свободно разгуливает киллер международного класса, ее начальство в МИ-5 вне себя, Кремль тоже, в секретариате Кабинета министров назначено совещание: само собой, ее карьере в Темз-хаусе хана.
Когда звонят из офиса сообщить, что Виктор Кедрин обнаружен мертвым в своем гостиничном номере, она еще лежит в постели. В предобморочном состоянии Ева бредет в ванную, но натыкается на загородивший коридор велосипед Нико, и ее рвет прямо на босые ноги. Когда к ней подбегает Нико, она в ночной рубашке, с посеревшей кожей, трясясь, сидит на полу. Звонок Саймона застает ее на кухне с Нико. Они договариваются встретиться в «Вернон Отеле». Она кое-как умудряется одеться и доехать туда.
Толпу на Ред-Лайон-стрит сдерживают полицейская заградительная лента и два констебля. Расследованием руководит главный инспектор, детектив Гари Херст. Они с Евой знакомы, и он спешно проводит ее в отель прочь от любопытных объективов. В лобби он ведет ее к банкетке, наливает сладкий чай из термоса и наблюдает, как она пьет.
– Ну что, лучше?
– Да. Спасибо, Гари. – Она закрывает глаза. – Боже, ну и дерьмо.
– М-да, очень смачно, ничего не скажешь.
– Что у нас есть?
– Четыре трупа. Все убиты с близкого расстояния, стреляли в голову, работал явно профессионал. Жертва номер один – Виктор Кедрин, русский, университетский профессор, найден мертвым в своем номере. Там же – жертва номер два, под тридцать, по виду – наемный громила. На крыше – жертвы номер три и четыре. Мы полагаем, что номер три – это Виталий Чуваров, предположительно политический соратник Кедрина, определенно связанный с организованной преступностью. Номер четыре – тоже громила. У всех, кроме Кедрина, – «глоки-19». Пара на крыше сделала семь выстрелов.
– Наверное, оружие нашли уже в Англии.
Главный инспектор пожимает плечами.
– Запросто.
– Значит, ожидали неприятностей.
– Не исключено. Или просто с оружием им веселее. Ну что, переоденешься, и пойдем? Там еще один парень из Темз-хауса ждет тебя наверху.
– Саймон?
– Да.
– Конечно. Где переодеться?
– Там у нас пункт, – указывает он. – Буду через минуту.
На пункте Еве выдают тайвековый комбинезон, маску, перчатки и бахилы. Переодевшись, она чувствует, как ее переполняет ужас. Она видела множество фотографий с мест убийства, но никогда не имела дела с реальными трупами.
Но ей удается справиться, и теперь, стоя рядом с деловитым и невозмутимым Саймоном, она старается запомнить детали. Выпуклые сероватые края входных отверстий, тонкие следы почерневшей крови, отсутствующее выражение на лицах. Опустевший взгляд Кедрина направлен в потолок, он словно хмурится, пытаясь что-то вспомнить.
– Ты сделала все, что могла, – говорит Саймон.
Она качает головой.
– Я должна была настоять на своем. Прежде всего должна была принять правильное решение.
