Миддендорф с восторгом описывал уникальную природу Приамурья: «Чрезвычайно любопытная полоса Земли; где лицом к лицу встречаются соболь и тигр; где южная кошка отбивает у рыси северного оленя; где соперница её – росомаха – на одном и том же участке истребляет кабана, оленя, лося и косулю; где медведь насыщается то европейской морошкой, то кедровыми орехами; где соболь ещё вчера гонялся за тетеревами и куропатками, доходящими до запада Европы, сегодня за ближайшими родственниками тетёрки Восточной Америки, а завтра крадется за чисто сибирской кабаргой…»
Часть путешествия экспедиция Миддендорфа прошла по льду реки Зеи и Амуру. Учёный записал в своём дневнике: «Амур есть единственная значительная водная артерия, ведущая к океану, единственный путь, который природа дала со всех сторон запертой Сибири…»
Но помимо чисто научных знаний экспедиция имела и политический результат. «Я успел составить картину Амурского края, которая бросала новый свет на эту страну», – писал сам Александр Миддендорф. К его удивлению, севернее Амура отсутствовали какие-либо следы китайской власти, а немногочисленные роды «тунгусов» сами толком не знали, чьи же они подданные.
Прошедший вместе с Миддендорфом всё Приамурье военный топограф Василий Ваганов стал ординарцем Восточносибирского генерал-губернатора Николая Муравьёва, полностью разделяя его мнение о необходимости присоединения Амурского края к России. В 1847 году именно Ваганов по поручению Муравьёва пресёк деятельность иностранных агентов на берегах Амура, арестовав некоего Остена, английского подданного, который, щедро раздавая деньги, начал в Забайкалье на берегах реки Шилки строить судно, чтобы пройти на нём вниз по Амуру.
Середина XIX века была временем «колониальной гонки», когда на картах Африки и Азии исчезали последние «белые пятна» – порой было достаточно одной географической экспедиции, чтобы крупная колониальная держава могла объявить о присоединении ранее не исследованной территории. И докладывая в Петербург об аресте англичанина, губернатор Муравьёв сообщал, что Британская империя, проводившая активную политику в Китае, явно интересуется Амуром. Муравьёв если и преувеличивал опасность, то не сильно – во время Крымской войны англичане действительно попытаются высадиться в устье Амура.
Пока же, в 1847 году, губернатор Муравьёв отправил взволнованную депешу министру внутренних дел Перовскому: «Явился англичанин Остен и покатился по пути сообщения Сибири с Тихим океаном, туда, где в устье Амура лежит необитаемый Сахалин, ожидающий господ, чтобы запереть плаванье по Амуру. С китайской стороны в Амур впадают большие судоходные реки, с Южным Китаем англичане торгуют свободно, а Амур доставит им возможность овладеть и Северо-Восточным Китаем… Вот зачем ездят сюда англичане. Остен и не думает о геологии, но он успел собрать более подробные и верные сведения о местной торговле, чем я сам доселе имел…»
«Левый берег Амура, – доказывал губернатор Муравьёв, – никому не принадлежат: тут кочуют только по временам тунгусы, а при самом устье – гиляки. Англичанам нужно только узнать всё это, и они непременно займут Сахалин и устье Амура: это будет делом внезапным, без всяких сношений о том с Россиею, которая, однако ж, может лишиться всей Сибири, потому что Сибирью владеет тот, у кого в руках левый берег и устье Амура…»
«Где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен»
Обеспокоенный император Николай I в 1848 году распорядился направить к берегам Амура большую экспедицию военных топографов. Цель определили чётко: «Собрать точнейшие сведения, дабы на основании оных можно было ясно определить, по какому именно направлению гор должна следовать наша с Китаем граница на основании Нерчинского трактата».
Экспедицию возглавил подполковник Генерального штаба Николай Агте, опытный военный топограф, ранее занимавшийся определением точной линии границы между Российской империей и Норвегией. С берегов Северной Скандинавии подполковник направился прямо на Дальний Восток. Его экспедицию специально назвали «Забайкальской» – как писалось в официальных бумагах, «дабы самим распоряжением об отправлении экспедиции не могли подать повода» к претензиям со стороны китайских властей. В случае встречи в Северном Приамурье с представителями Китая, члены экспедиции должны были представляться как «частные промышленники», занятые «отысканием звериных промыслов».
Одновременно с «Забайкальской» экспедицией подполковника Агте в августе 1848 года из Петербурга к берегам Дальнего Востока отправился маленький транспортный корабль «Байкал». Одна из его задач тоже была связана с Амуром – капитан «Байкала» Геннадий Невельской должен был наконец-то проверить доступность Амурского лимана и устья для плавания морских судов.
Как сказал сам Николай I по поводу этой экспедиции: «Главное для нас дело есть предупреждение всяких покушений иностранцев к занятию местности близ устья Амура». Для таких опасений были все основания – годом ранее в Охотском море у северной оконечности Сахалина были замечены два военных корабля Великобритании. На запрос русских дипломатов в Лондон, что делает в тех краях британский флот, англичане ответили, что якобы ищут пропавшую экспедицию контр-адмирала Джона Франклина, которая исчезла ещё в 1845 году, отправившись искать путь из Атлантики в Тихий океан через Арктику…
Путь парусного судна из Петербурга до берегов Охотского моря и устья Амура тогда занимал почти 9 месяцев, сухопутные экспедиции через всю Сибирь требовали не меньшего времени. Поэтому деятельность «забайкальца» Агте и «байкальца» Невельского растянулась надолго.
Лишь в ноябре 1850 года в столице Российской империи узнали, что Геннадий Невельской самовольно основал первое русское поселение в устье Амура – Николаевский пост, будущий город Николаевск-на-Амуре, первыми обитателя которого стали шесть матросов из экспедиции Невельского. Узнав об этом событии, в Петербурге вновь собрался «Особый комитет по делам Дальнего Востока». Царь Николай I в шутку стал его именовать «Гиляцким комитетом» – «гиляками» тогда в России называли нивхов, аборигенов Амурского устья и Сахалина.
И вновь самые высшие чины империи – от министра иностранных дел Нессельроде до главы правительства князя Чернышёва – были против любой активности возле Амура. «Кто может поручиться, – вопрошал глава российского МИДа, – что китайцы не придут в значительной силе, не вытеснят горсть наших людей, не разорят на глазах гиляков наши постройки и не попрут самого флага? Всё это произведёт более вредное для нас влияние на местных гиляков, нежели добровольное оставление нами поста. Для сохранения достоинства нашего правительства гораздо лучше немедленно удалиться оттуда, нежели продолжать занимать этот пункт в ожидании, что скажет китайское правительство…»
Единственным сторонником сохранения русского поста в устье Амура оказался восточносибирский губернатор Муравьёв. Глава правительства Чернышёв даже упрекнул его: «Вы просто хотите воздвигнуть себе памятник Амуром!» В итоге министры выставили губернатора с совещания, заявив, что пришлют ему итоговый протокол на подпись.
Вечером того же дня к Муравьёву прибыл фельдъегерь с приказом от главы правительства немедленно подписать протокол совещания. В протоколе высшие чины империи доказывали «неудобство занятия Амура», более того – было написано, что с этим согласился и сам губернатор Муравьёв. Раздосадованный глава Восточно-Сибирского генерал-губернаторства решился на неслыханную в бюрократическом мире дерзость. Муравьёв заявил, что как радушный хозяин он просто обязан угостить офицера фельдъегерской службы хотя бы чаем, и, пока курьер сидел у самовара, вместо одной подписи губернатор прямо на протоколе писал свои доводы в пользу присоединения Амура к России.
