По возрасту большинство тайпинской армии, даже среди «старых друзей», составляла молодёжь. «Армия повстанцев, – писал английский очевидец, – как нам показалось, в своей большей части состоит из молодёжи. Многие из них совсем ещё мальчики». Впрочем, и все руководители тайпинов в первые годы войны были младше 40 лет, кроме одного бывшего атамана гуансийских разбойников старика Ло Дагана.
Первоначально тайпины, как и восставшие всех времён и народов, не имели никакой военной формы. Впоследствии для их регулярной армии была введена особая одежда для солдат и офицеров. Солдаты носили короткую куртку и штаны, цвет которых в каждой из армий был различен: синий, чёрный, красный, зелёный, иных оттенков. На голове носили обычную шапку или соломенную панаму китайских крестьян. На куртках рисовали или вышивали иероглифы, указывавшие дивизию, полк и роту, в которых состоял солдат. Головной убор украшали четыре иероглифа – «тай пин тянь го» («Царство Небесное Величайшего Счастья»).
Цвет одежды офицеров варьировался в зависимости от их служебного ранга. Младшие офицеры носили красные куртку, штаны и шапку. Более высокие чины – желтую куртку и красные брюки, высшие командиры, «ваны», – желтые шапку, кафтан и брюки. До этого только Цинский император мог носить желтый цвет – цвет правящей династии, означавший величие, благородство и честь.
Иностранцы, наблюдавшие движение регулярной армии тайпинов по Янцзы, были поражены красочным зрелищем. «Их отряды, плывшие по реке на плоских судах, казались мне грудами тюльпанов», – писал европейский очевидец.
Дисциплина и военная пропаганда тайпинов
Все современники, исследователи и даже враги тайпинского восстания отмечают крепкую и суровую дисциплину в их армии, «куда строже, чем у пуритан», как писали английские миссионеры. Отставание от походной колонны, симулирование болезни, чтобы уклониться от боя, отступление без приказа, самовольное вторжение в дома мирных жителей или насилие над женщинами карались смертью. Трусов и изменников карали особо жестоко – их сжигали заживо или разрывали конями. Мелкие нарушения дисциплины наказывались палочными ударами или выставлением к позорному столбу.
За подвиги и отличную службу награждали продвижением на более высокие посты. По закону тайпинов любой солдат имел право выдвинуть на командные должности любое лицо по своему выбору. Выдвинувший хорошую кандидатуру награждался, тот, кто представил к назначению человека, впоследствии оказавшегося негодным, должен был понести наказание. Продвижение у тайпинов способных людей из рядовых на высшие командные должности не было редкостью или исключением.
Сурово карались самочинные грабежи и мародёрство. За конфискованное продовольствие и ценности командиры тайпинов выдавали особые расписки, обещавшие вернуть долг после победы. Все конфискации производились централизованно в «Священные кладовые», безусловному изъятию подлежала собственность маньчжуров и их пособников. В первые годы тайпины широко практиковали раздачу конфискованного продовольствия беднейшему населению.
Погибший в самом начале движения лидер «триад» Хун Дацюань замечал, что «волшебствами и чудесами никогда ещё не совершались великие дела». И религиозные тайпины, унёсшиеся мыслями в небесное царство, в земной войне оставались весьма практичными людьми. Их мистическая вера служила действенным идеологическим оружием. Их пропаганда, облечённая в форму страстной религиозной проповеди, даже в переводе спустя полтора века производит впечатление – можно представить, сколь сильно она захватывала современников.
«Если бы все бамбуковые стебли обратились в кисти, а вода океанов в тушь, то этих кистей и этой туши не хватило бы для того, чтобы описать все злодеяния маньчжур. Но время их истекло, они должны быть сметены с лица земли!»
«В Китае был свой китайский облик, а теперь маньчжуры всем приказали брить волосы, отпуская косу, и этим заставили превратиться китайцев в животных. В Китае была своя китайская одежда, а теперь маньчжуры установили варварские одежды и обезьяньи шапки. В Китае были свои китайские отношения между людьми, теперь же маньчжурские демоны выбирают себе прекраснейших женщин Китая и делают из них своих рабынь и наложниц… Молвишь это, и глубокая скорбь поражает сердце, заговоришь об этом – и обесчестишь свой язык. В Китае был свой китайский порядок, теперь же маньчжуры создали свой закон. В Китае была своя речь, а ныне маньчжуры создали пекинское произношение, подменили китайские звуки… В своём помыкании Китаем и презрении к нему они во всём достигли крайнего предела».
«Наши кладовые – это дома богатеев всего Китая, а наши амбары – амбары тех, кто спекулирует хлебом…»
«Если есть земля, её обрабатывают совместно; если есть пища, её совместно едят; есть деньги – их совместно расходуют. Повсюду должно быть равенство и не должно быть человека, который не был бы сыт и в тепле».
Тайпины обращали свою пропаганду и к китайским солдатам из «зелёнознамённых» войск: «Вы, храбрецы из отрядов маньчжурского правительства! Оберните свои лица против своих врагов! Принявшие заблуждение от демона-искусителя, вы не думаете о том, что вы были бы добрыми солдатами Китая, что вы, в сущности, принадлежите к честному народу…»
Кстати, практика мобилизации военнопленных в свои ряды будет распространена у тайпинов, а в последующие годы её переймут и их противники.
«Военный коммунизм» тайпинов
Заняв Нанкин и вырезав в нём маньчжуров, тайпины приступили к своим социальным преобразованиям. Они провели перепись населения, национализировали всё имущество, отменили частную торговлю и деньги и завели своеобразные коммуны. Причём первоначально они разделили мужчин и женщин на отдельные общежития и трудовые лагеря, строго запретив не только проституцию, но и прочий «разврат», так как активисты движения приняли решение до окончательной победы над маньчжурами отказаться от радостей плотской любви. Но поскольку война затянулась, этот эксперимент даже наиболее фанатичным тайпинам показался слишком радикальным, и разделение полов через полтора года было отменено.
Иностранные наблюдатели не раз отмечали заметную эмансипацию нанкинских женщин, державших себя на равных с мужчинами, даже европейцами, что разительно отличало их от забитых соотечественниц в других городах и сёлах Китая. Указывая на отсутствие частной торговли, иностранцы в первые годы отмечали и вполне благополучный, сытый, хотя и лишённый излишеств, облик граждан «коммунистического» Нанкина.
Термин «коммунизм» применён здесь не случайно, он не раз употреблялся европейскими наблюдателями в отношении тайпинов. Например, в 1858 году в петербургском журнале «Современник» были опубликованы отрывки из проповедей и документов тайпинов, и русский комментатор, живший ещё в крепостной России, прямо сказал про Хун Сюцюаня, что «китайский реформатор поместил в догматы своей веры коммунизм…».
За пределами Нанкина тайпины были менее радикальны, даже либеральны – они существенно снизили основные налоги для земледельцев, оживили торговлю, уменьшив внутренние пошлины, отменили пытки и ввели гласный суд. Они обещали после окончательного изгнания маньчжур на три года отменить все налоги в Китае. Эти меры, а также справедливое и толковое управление не успевших коррумпироваться чиновников-тайпинов примирило с «длинноволосыми» многих из тех, кто первоначально был недоволен повстанцами из-за их радикализма в деле уничтожения конфуцианских храмов и памятников.
