Корабли эскадры Лесовского при этом должны были обеспечить морскую оборону Владивостока и провести «активные действия на китайские порты, с целью удержать китайский флот в своих гаванях для их защиты». В качестве «активных действий» предполагался и десант, числом не менее 4000 «штыков», который планировалось высадить на побережье столичной провинции Чжили у оконечности Великой Китайской стены. При этом русская эскадра на Тихом океане хотя и могла прервать китайское судоходство, бомбардировать некоторые приморские города Китая и даже высадить десант, но вряд ли могла с успехом атаковать береговые укрепления потенциального противника, так как не имела в своём составе ни одной канонерки с малой осадкой для действий в мелководных устьях китайских рек.
Все участники прошедшего во Владивостоке совещания подчёркивали необходимость дальнейшего увеличения численности русских войск и флота на Дальнем Востоке. Тем временем в далёком Петербурге прикинули цену такой крупной переброски войск в Тихоокеанский регион и десанта на китайском побережье. Одна только перевозка с Балтики во Владивосток 8 тысяч солдат – минимум, необходимый для «отвлекающего» десанта и одновременной защиты Приморья, – требовала 890 тысяч рублей ежемесячных расходов в течение долгого времени.
Переброска же на Дальний Восток 25-тысячного корпуса при сотне орудий (расчётный минимум для успешного наступления к Пекину) стоила уже 3,5 миллиона ежемесячно. Тогда как все заграничные плавания боевых кораблей российского флота в 1880 году обошлись казне лишь в 2,6 миллиона рублей.
Общий расчёт стоимости большой войны с Китаем был подготовлен к концу 1880 года начальником Азиатского отделения Главного штаба генерал-майором Леонидом Соболевым. Действия двух-трёх русских корпусов в Маньчжурии и на подступах к Пекину обошлись бы царской казне в 200–300 миллионов рублей. Для сравнения: вся недавняя война с Османской империей 1877–1878 годов со всеми прямыми и косвенными расходами стоила около миллиарда рублей. При этом начальник Азиатского отделения Главного штаба не брался предсказать, сколько лет продлится большая война с Китаем, но справедливо полагал, что её «невозможно и думать окончить одним ударом».
«Уже теперь Китай не тот, каким был лет 15 тому назад…»
Сам Военный министр Российской империи на протяжении 1880 года не раз отметит в своём дневнике, что приготовления к этой войне требуют «огромных денежных средств». «Мы все были того мнения, что для России крайне было бы невыгодно, если бы недоразумения наши с Китаем протянулись слишком на долгое время», – запишет Милютин после одного из совещаний в Зимнем дворце.
Эти опасения подогревали всё новые сведения об активности Китая на рынке европейских вооружений. Ещё в конце осени 1880 года «морской агент» (атташе) в Германии капитан 1-го ранга Николай Невахович представил сведения о том, что в Англии готовы к спуску на воду два современных крейсера, предназначенных Китаю, а в Германии китайское правительство помимо закупки торпед заказало строительство двух новых броненосцев.
Заказанные в Англии однотипные лёгкие крейсера «Чаоюн» и «Янвей» поступят на вооружение китайского флота уже в следующем, 1881 году. Их максимальная скорость хода в 16,5 узла на тот момент превосходила показатели большинства российских кораблей. Броненосцы же, о которых шла речь в донесении «агента» Неваховича, – это будущие «Динъюань» и «Чжэньюань», самые знаменитые и мощные китайские военные суда XIX столетия. Для 80-х годов того века это был новейший проект и весьма серьёзный аргумент, тем более что на Тихом океане Россия ещё не скоро будет иметь подобные корабли.
К этим тревожным сведениям добавлялись разведданные, собранные российским консулом в Тяньцзине Карлом Вебером (в скором будущем первым послом в Корее). Консул сообщал, что из южных провинций Китая к Пекину и в Маньчжурию на парусных судах и зафрахтованных английских пароходах непрерывным потоком перебрасывают войска, продовольствие и закупленное в Европе новое оружие.
Неудивительно, что в дневнике министра Милютина в те дни появится такая запись: «Поспешил известить по телеграфу начальников дальних пограничных округов, чтобы они занялись разработкою плана для будущего военного устройства наших пограничных с Китаем окраин, ввиду выяснившегося намерения нашего гигантского соседа развить и преобразовать свои военные силы. Уже теперь Китай не тот, каким был лет 15 тому назад, а кто знает, каким он будет впредь через 15 лет».
Примечательно, что в те же месяцы Милютин в своих дневниках не раз фиксирует мысли и планы по поводу распада Османской империи, но ничего подобного у него не проскальзывает в отношении империи Цин. Резюме всех опасений по поводу Китая военный министр Милютин зафиксирует в дневниковой записи от 12 декабря 1880 года: «Вчера присутствовал в совещании по китайским делам; оно происходило в Министерстве иностранных дел, с участием нового министра финансов Абазы. Общее настроение клонилось к уступчивости, для избежания во что бы то ни стало войны с Китаем…»
«Почему бы не начать с Китая?»
Помимо реакции высших военных и государственных кругов Российской империи, было бы любопытно узнать реакцию русского общества тех лет на возможный крупный конфликт с огромным восточным соседом. Но попытки изучить этот вопрос показывают, что в целом общественность России просто не заметила опасность войны с империей Цин – интриги вокруг «османского наследства» на Балканах и только что возникший в центре Европы «Второй Рейх» занимали русскую интеллигенцию куда больше, не оставляя мест для смутных новостей из непонятного Китая.
Гардемарины китайского военного флота в униформе.
Фотография 1880-х годов. При иных раскладах истории они могли бы стать опасностью для России
Однако накануне «Илийского кризиса» о возможной войне России с китайцами написал один из главных «смутьянов» того времени, Михаил Бакунин. Первый русский анархист, когда-то бывший прапорщиком артиллерии, так рассуждал о потенциальном русско-китайском конфликте:
«Уж если пошло на завоевание, почему бы не начать с Китая? Китай очень богат и во всех отношениях доступнее для нас, чем Индия, так как между ним и Россиею нет никого и ничего. Ступай и возьми, если можешь.
Да, пользуясь неурядицею и междуусобными войнами, ставшими хроническою болезнью Китая, можно было бы распространить очень далеко завоевание в этом крае, и кажется, что русское правительство затевает что-то в этом роде; оно силится явным образом отделить от него Монголию и Манчжурию; пожалуй, в один прекрасный день мы услышим, что русские войска совершили вторжение на западной границе Китая. Дело чрезвычайно опасное, ужасно напоминающее нам пресловутые победы древних римлян над германскими народами, победы, кончившиеся, как известно, разграблением и покорением Римской империи дикими германскими племенами…
Напрасно презирают китайские массы. Они грозны уже одним своим огромным количеством; грозны также и потому, что о них не должно судить по китайским купцам, с которыми купцы европейские ведут дела в Шанхае, в Кантоне или в Маймачине. Внутри Китая живут массы, гораздо менее изуродованные китайскою цивилизациею, несравненно более энергические, к тому же непременно воинственные, воспитанные в военных привычках нескончаемою междуусобною войною, в которой гибнут десятки и сотни тысяч людей. Надо заметить еще, что в последнее время они стали знакомиться с употреблением новейшего оружия и также с европейскою дисциплиною. Соедините только эту дисциплину и знакомство с новым оружием и с новою тактикою с первобытным варварством китайских масс, с отсутствием в них всякого понятия о человеческом протесте, всякого инстинкта свободы, с привычкою самого рабского повиновения, да примите в соображение чудовищную огромность населения, принужденного искать себе выхода, и вы поймёте, как велика опасность, грозящая нам со стороны Востока. Вот с этою-то опасностью и играет наше русское правительство, невинное, как дитя…»
