P.S.
…. Если отойти в самый дальний угол нашей камеры и приподняться на мысочки, изо всех сил вытянув шею вверх, то можно разглядеть сквозь щель тюремного окна кусочек вольного неба.
Проснувшись уже окончательно часа через два после подъема, я пошла поздороваться с новым днем и бегущими по небу облаками. И тут в эту маленькую щелочку на фоне голубого неба я разглядела стаю перелетных птиц. Над тюремным двором, перекрывая шум автомобилей за стеной, гул ног в коридорах и скрип тюремных засовов, пронеслось озорное «га-а, га-а…».
— Птицы летят домой, — задумчиво протянула соседка, улыбаясь каким-то своим мыслям и кутаясь в казенный халат.
Приговорив моего мужа к высшей мере наказания и фактически к максимально возможной меня, ныне действующий режим расписался в своей слабости. Ведь если государство назначает своими главными врагами не криминальных авторитетов и глав мафиозных кланов, не коррумпированных чиновников и воров-олигархов, не маньяков, педофилов и насильников, не наркоторговцев и не террористов-ваххабитов, а Женю с Никитой, то такому режиму осталось не долго.
В этих обстоятельствах, если бы нас приговорили к расстрелу (а они бы обязательно приговорили, если бы могли), то каждый кусок свинца, впивающийся в нашу грудь, был бы для нас словно орден, почетная награда за заслуги перед Отечеством. Ведь быть врагом государства №i при таком государстве — это в высшей степени почетно. И вынесенный нам с Никитой от лица действующей власти приговор — для нас награда. Для нас и наших близких — это символ нашей честности, несгибаемости, мужества, преданности нашим идеалам…
Птицы летят домой… Все мы тут как эти птицы, летящие домой, с той лишь разницей, что почти никто из нас не знает, как долог будет наш полет. Хватит ли крепости наших крыльев долететь до заветного гнезда…
Уже совсем скоро и мы с Никитой двинемся в путь. В путь домой. И с каждым взмахом крыла мы будем все дальше и дальше от дня сегодняшнего. Мы уже никогда не будем прежними, мы даже уже не будем теперешними, мы будем завтрашними.
И если сегодня наш путь простирается в застенках, значит так и должно быть. И мы обязаны пройти этот путь с честью и достоинством. Не щадя и не жалея себя, ставя общие задачи и цели выше личного и частного. С улыбкой и радостью встречать все испытания, выпавшие на нашу долю. И даже если наша история закончится грохотом падающих замертво наших же тел, мы будем горды этой участью. Ибо нет ничего почетнее, чем погибнуть, выстилая своими телами путь к Святой и Светлой Руси для тех, кто пойдет после нас.
Я смотрела на Никитиного отца в день приговора. Никита сказал, глядя на него: «Тарас Бульба, наблюдающий за казнью своего сына Остапа». Это так и было. Лучше не описать. Я видела боль в глазах наших друзей. Мужайтесь, родные! Дорогу осилит идущий. А у нас хватит сил не останавливаться. Ибо каждому дается крест по силам его.
Я хочу поблагодарить всех тех, кто был все это время с нами. Тех, кто помог подойти нам к нашему Рубикону сильными, не сломленными и не утратившими веру. Всех тех, чьи имена либо мне неизвестны, либо которые излишне называть. Тем, кто несмотря ни на что не предал, остался в строю. Кто поддерживал нас и нашу борьбу. Кто не свернул, не струсил — спасибо!
Из тех, кто по эту сторону колючки благодарности Дмитрию Барановскому — за утро, которое ты в случае нашей встречи всегда делаешь добрым. За теплое местечко в автозаке, мудрые советы, стойкость, мужество и уверенность в том, что «этому режиму осталось недолго»; соратникам — в чьих глазах я вижу отблеск грядущих побед, несломленный дух и преданность, верность и честь; моему мужу — за то, что я по-прежнему люблю эту жизнь и за нее саму.
Вернусь ли я домой завтра или никогда, вы всегда будете в моем сердце и в моей памяти. Просто потому, что в нашей жизни есть такие события, люди и поступки, которые невозможно забыть. Отдельное спасибо всем, кто предал. Вы сделали меня сильнее.
Никогда не сомневайтесь в нас, так же как и мы никогда не усомнимся в вас и друг в друге. Не жалейте нас, ибо мы благодарим Бога за свою судьбу. И единственно, что просим у Него — это научить терпению. Не печальтесь нашим поражением, ибо оно сделало нас мудрее, но гордитесь нашими победами, ибо за них мы отдали свои жизни.
Верьте в нас. Мы еще не сказали своего последнего слова на этой земле.
Евгения Хастова. СИЗО Лефортово.
Примечание
Коллегия присяжных с перевесом в один голос посчитала Громова и Хастову виновными в убийстве Маргелова и Батуровой. Суд приговорил Никиту к пожизненному лишению свободы. Женя получила двадцать лет строгого режима…
Послесловие
Время правит судьбы, без эстетических сомнений переделывая, переписывая целые абзацы, зачеркивая начатое и раз за разом придумывая главы сначала, превращая человеческие жизни в путанные черновики с потерянным сюжетом. Ученический почерк обычно банальной биографии тюрьма вытравляет безвозвратно, оставляя или волевую рваную пропись, или чистые листы со странными рисунками на полях.
«Замурованные», застывшие в муторном ожидании судебных развязок, обрели долгожданные приговоры. Но не все, и не так, как оно мечталось. Хранитель «ЮКОСа» Алексей Пичугин отбывает свой пожизненный срок на «Черном дельфине». Его вера в смену власти в ближайшее время оказалась проданными ему соратниками иллюзиями.
Тезка Пичугина банкир Френкель стойко осваивает девятнадцать лет в Красноярском крае. Серега Журавский закаляется за Полярным кругом на Ямале. «Три кита», претерпев судебный процесс, длившийся без малого два с половиной года, разъехались по зонам, откуда уже освободились.
Вышел на свободу и Василий Бойко, добавивший к своей фамилии приставку «Великий». За усердные показания на своих братьев по оружию освободился и ореховский душегуб Вова Грибков.
Бывшему сенатору от Башкирии Игорю Изместьеву с учетом показаний Леши Заздравнова секретным судом выписали пожизненный приговор.
Неунывающего Бесика Таганского (Руслана Рустамова) нашли повешенным в карцере «Матросской тишины». Убили его или же он передознулся занесенным ментами метадоном, вряд мы когда-нибудь узнаем.
Алексей Шерстобитов, отправившись в лагерь на 23 года, написал книгу-исповедь, беспощадную к себе и своим героям.
Молодой террорист Коля получил пожизненный срок.
Я же почти год отстаивал свою невиновность в суде присяжных. Тогда казалось, что победить репрессивную машину почти невозможно. Но благодаря объективности и мужеству народных судей, на которых оказывалось колоссальное давление со стороны прокуроров и адвокатов Чубайса, справедливость восторжествовала.
Теперь как адвокат я бываю в «Кремлевском централе» каждую неделю. Ничего не изменилось. Те же сотрудники, те же интерьеры, те же порядки, те же характеры. Меняются только невольные обитатели этих мрачных застенков и то не часто и далеко не все. Уже восемь лет здесь коротает жизнь бывший соратник президента Владимир Барсуков (Кумарин), у которого в камере вновь гостит борец с педофилами Максим Марцинкевич (Тесак). Новыми постояльцами “девятки” стали организатор “Русских маршей” Александр Белов, бывший губернатор Сахалина Александр Хорошавин, девелопер Сергей Полонский и другие громкие чиновники, генералы и бизнесмены. И не смотря на то, что во многих российских СИЗО роман “Замурованные” включен в тюремные библиотеки, в “Кремлевском централе” книга запрещена.
