— Да.
— А! Здорово! — Он заключил меня в радостные объятья. — Вот ведь что эта сволочь рыжая творит. Давай, Вано, располагайся. Сейчас чайку, что покушать сообразим…
— Владимир Сергеевич, как удобней обращаться: на «ты» или на «вы»? — уточнил я, забрасывая матрас на дальнюю верхнюю шконку над лысым соседом.
— На «ты», — усмехнулся Кумарин. — Хоть ты мне и в сыновья годишься, но здесь мы все ровесники.
Второй сокамерник представился Олегом, на нем были новые брендовые тряпки, ему было за сорок, он сердито улыбался, играя желваками.
Хата хоть и четырехместная, но лишь чуть шире обычного тройника. Вдоль правой стены прижались две пары шконок. Кумарин занял нижние нары, ближние к тормозам и телевизору, нижние следом — Олег. Почему-то отсутствовала штора на дальняке.
— Шторку Вася Бойко забрал, — хмуро пояснил Олег. — Только что, прямо перед тобой уехал. А вчера забрали Лом-Али Гайтукаева, который по Политковской. Значит, кто-то должен еще четвертый заехать.
— Какой Вася хозяйственный, — поморщился я. — Крышку-то от унитаза оставил?
— Она не его, она моя! — горячо откликнулся Олег. — Правда, Володь?
— Кто его знает, — отмахнулся Кумарин.
Я открыл холодильник, чтобы заложить продукты. Морозильник не баловал ни объемом, ни изобилием, особенно по сравнению с жирующей сытостью загашников предыдущей камеры. Агрегат почти новый, но вместо полок почему-то вставлены куски фанеры.
— Странные какие-то у вас полки.
— Это Бойко холодильник затянул, — экскурсировал Олег. — Опера все стеклянно-металлические части отмели и заставили баландеров фанеру резать.
Минут через пятнадцать после меня заехал четвертый сокамерник.
Заехал ярко! На фоне выцветшей зеленки вертухаев на продоле возник белоснежный спортивный костюм, подбитый оранжевой окаемкой. В костюм с трудом влезал здоровенный парень с бычьей шеей и пухлой бицухой. Из-под надвинутого на глаза адидаса торчала нахальная, презрительная улыбка, требующая немедленной взаимности ответных чувств. Спортсмен сразу сообщил, что его подняли с третьего этажа, где сидел со Славой Дроковым. Сообразив, что опоздал на распределение шконок, с плохо скрываемым раздражением он занял оставшуюся.
— Тебя как, говоришь, звать? — зевнул Кумарин.
— Серега, — парень отчетливо помнил, что уже представился.
— Что ни рожа, то Сережа. А сидишь за что?
— Да менты по беспределу крепят по контрабанде кокаина. Кричат, что я якобы дороги сыпал всей Москве… Но это фонарь, з… пыль глотать… Меня когда принимали, говорят, мы за тобой год пасем — ты Серега Мордвин. Я говорю, я Мордвином не был никогда, у меня если и было погоняло, то только Жура…
— Лет-то тебе сколько, Жура? — пресек живо начатое повествование Сергеич.
— Тридцать пять, — почесал затылок Сергей. — Или тридцать четыре? Короче, в феврале семьдесят четвертого у меня день рождения. Это мне сколько?
— Зеленый, как у лягушки хвост. Будешь откуда, Сережа? — допрос с пристрастием продолжался.
— Ну, — протянул Жура. — В Москве с две тысячи третьего обосновался. А так в Молдавии работал. Вырос, учился — спортинтернат, институт на Украине.
— Инстит-у-ут? — протянул, будто ослышавшись, Сергеич.
— Инъяз, первый-второй курс.
— Какой ты там язык учил? — рассмеялся Кумарин. — Говяжий?
— Между прочим, дядя, я на переводчика учился, — насупился спортсмен.
— Это слепых через дорогу переводить?
На удачу Журы хлопнула кормушка, откуда перископом замаячили очки лейтенанта медицинской службы.
— Доктор, у меня из вены кровь брали. Проверили? — Горсть таблеток, насыпанная врачом, еле уместилась в ладонь Кумарина.
— Да, все нормально, — буркнул медик, отводя перископ от пристального взгляда арестанта.
— Нормально? Пить можно?
Перископ исчез, лязгнув затвором кормушки.
Дабы отвлечь внимание со своей невнятной персоны, Серега перевел расспросы на меня и Олега, нескромно выясняя, кто мы такие и почему я, такой косорукий, не убил Чубайса.
Олег Ключников проходил по своему делу как гендиректор юридических фирм, шел подельником управляющего «Томскнефти» Сергея Шимкевича и председателя правления банка «Траст» Олега Коляды. Ему вменялись хищение и легализация средств на сумму четыреста девяносто восемь миллионов долларов.
Бывший военный, родом пермяк, Олег поднялся на дорожном строительстве, преуспел в классических спекулятивных схемах в падкие до народной собственности девяностые годы. Потом обосновался в нефтянке, активно занимаясь и туризмом, и недвижимостью. В общем, как здесь говорят, способный на все изжоги, от буры до бокса. Как сдуру признался Олег в первый вечер нашего знакомства, если бы не посадка, входил бы он сейчас в поминальник Форбса.
— Дадим тебе погоняло Олигарх, — резюмировал страдания нового сокамерника Серега.
— А ты че, блатной, чтоб погремухи раздавать? — не растерялся Олег.
— Приблатненный. Блатую, пока блатные спят, — оскалился Жура, окончательно для себя определившись с психологическим громоотводом. — Значит, будешь Олигарх. Понял?
— А ты чего так разговариваешь? — почти год тюремного стажа для Ключникова не прошел впустую.
— Извините — виноваты, с Украины — быковаты! — рассмеялся на его отпор Серега.
— А как у вас с уборкой налажено? — спросил я Олега, который с облегчением отвернулся от спортсмена.
— Каждый убирает в свое дежурство, когда дежурит Володя — у нас выходной.
— Слишком часто, получается почти каждый день, — поморщился спортсмен. — А давай…
— Давай в Москве пирогами подавился, — закончил дискуссию Сергеич.
Жура принялся разбирать пожитки. Из худосочного баула он достал пару ярких шмоток первых линий итальянских брендов и две библиотечные книги. Одна называлась «Викинги», другая — толстая, с плотной усадкой дешевой бумаги, с твердой, подклеенной скотчем обложкой «Л. Гумилев».
— Ты зачем такую тяжесть таскаешь? — насмешливо удивился Кумарин. — Там же картинок нет.
— Блин, интересно! По-моему, я в прошлой жизни викингом был, — проигнорировал иронию соседа Жура. — Классно жили, мухоморы жрали и гнали на всех жути. Грабили, гуляли, а мы здесь в тюрьме сидим.
— А как тебе Гумилев? — присоединился я к беседе. Книга, которую, к своему стыду, в полупринудительном, полудобровольном порядке я так и не сумел осилить за годы студенчества и аспирантуры на истфаке, рассеивала промежду прочим тюремную тоску быкообразного модника с наркоманской статьей.
— Умный пассажир, — впервые в голосе Сереги зазвучали уважительные нотки. — Интересно пишет, но сколько ни читаю, ничего не могу запомнить.
