Латушкин по средам и четвергам пропадает в Нарофоминском суде, который располагается в семидесяти километрах от Москвы. Андрея забирают в восемь утра, обратно возвращают к девяти-десяти вечера. Дорога от централа до суда в среднем занимает два с половиной часа. Четырех фигурантов «Трех китов» Сергея Зуева, Андрея Латушкина с «шестерки», Андрея Саенко и Екатерину Леладзе с «девятки» возят целым автопоездом. В конвоировании четырех «контрабандистов» задействовано человек сто пятьдесят, не меньше. Отдельно машина с ОМОНом, отдельно со спецназом… Непосредственно в «газели», в которой по стаканам расфасованы арестанты, ютятся еще шестеро автоматчиков. По иронии судьбы четверо омоновцев из конвоя некогда входили в личную охрану Зуева.
Латушкин вернулся в начале десятого. Вымотанный, голодный, но веселый.
— Сейчас к нам двоих заселят, — с порога удивил он.
— Откуда знаешь?
— Андрюха-режимник раскололся, когда со сборки поднимал.
— Знаешь кого?
— Братчикова и Грабового.
— Интересно. А… — я не успел закончить. Лязгнули двери, на пороге появился Костя. Питерский предприниматель Константин Дмитриевич Братчиков обвинялся в заказе убийства гендиректора ПВО «Алмаз-Антей» Игоря Климова и руководителя ОАО «Пром-машинструмент» Елены Нещерет. По уже сложившейся практике показания на Братчикова дал главарь банды убийц Евгений Маньков, ранее приговоренный к пожизненному заключению.
31 августа 2007 года суд присяжных вчистую оправдал Братчикова и Станислава Тюрина, которого следствие определило в посредники заказа. Присяжные справедливо посчитали показания Манькова оговором, на который свидетель обвинения пошел ради смягчения пожизненного приговора. Не желая испытывать судьбу на хроническое милосердие, Костя сразу рванул за границу — в Эквадор, и был прозорлив: оправдательный приговор Верховный суд отменил. И уже 28 февраля 2008 года Братчикова из Эквадора вывезли на Родину.
И вот он в тюрьме в ожидании нового процесса, катается в суд, где знакомится с томами уголовного дела.
В организации своего преследования Костя грешит на кремлевского кардинала Виктора Иванова. Не последним был тот факт, что убиенный Игорь Климов слыл другом Путина.
В свои сорок четыре года Костя на них и выглядит. Поджарый, усатый, с залысиной. Как всякий неверующий, но духом не падающий, он неунывающий пессимист с тонким чувством юмора и интеллигентными манерами.
Помогли Косте затащить вещи. От былого внутри-камерного простора не осталось и следа.
— Надо уплотняться, — вздохнул Латушкин. — Сейчас Грабовой прибудет. У него, говорят, баулов не меньше, чем у Френкеля.
Относительно багажа Григория Грабового Андрей ошибся. Медиум, записанный судом в мошенники, затащил за собой в камеру всего четыре сумки, остальные вовремя оказались сданы на склад.
С детским любопытством и даже где-то с опаской мы исподтишка рассматривали нового пассажира с разрекламированной на всю страну репутацией недобросовестного волшебника, дерзнувшего покуситься на президентское кресло.
Вживую Грабового я видел единожды мельком этой весной, возвращаясь из суда на «девятку». Воронок, как всегда, под завязку. Зэки друг на дружке маринуются в общем поту и смоге. Однако дальний угол, в котором, закутавшись в пальто, сидит сутулый арестант, отрешенно уставившись в противоположную стенку, пустовал. Необычная картинка. Даже больных самыми страшно-заразными болячками так не чураются. Обиженных же попросту выламывают из голубятни. Но интересоваться подробностями было не у кого, и я, следуя общему примеру, еле втиснулся в общую тесноту, усевшись напротив двух обаятельных быков-подельников. Разговорились. Ребята шли по архаичной статье — вымогательство, ныне встречающейся крайне редко. Они красочно и воодушевленно рассказывали, как их принимали «вонючие мусора» на проспекте Вернадского. Как после получасовой погони по Москве, когда их преследовали цэфэошники на «Рендж Ровер Спорт» и «Х-5», они почти ушли, бросив изрешеченный милицейскими Калашниковыми свой старенький 124-й мерин и перемахнув через высокий забор… Но за забором, хе-хе, оказалась особо охраняемая территория Академии ФСБ. Вымогатели сидели на Медведково около пяти месяцев. Когда стали выгружать «Матроску», и я потянулся к выходу, Витя, самый здоровый из бандитов, дернул меня за рукав, и, косясь на зачумленного в пальто, шепнул: «Узнал?»
— Нет. А должен?
— Это Грабовой, — еще тише сказал Витя, явно переоценивая слуховые способности чьи-либо, включая мои.
Разглядеть повнимательней сей источник суеверного страха я тогда не успел.
— Григорий, — робко представился вошедший, натужно улыбнувшись.
Грабовой разительно отличался от своего телевизионного образа. Он казался невысоким, из-за сгорбленной спины, скрюченных плеч и вжатой в них головы, словно постоянно ожидавшей подзатыльника. Его нельзя было упрекнуть в полноте, но обрюзгший выпяченный живот делал Грабового похожим на беременную цыганку. Этот образ нагнетала зачуханность волшебника: сальные взъерошенные волосы, протухший душок, исходящий от неравномерно потемневших одежд, маникюр, как у коршуна, доведенный до совершенства зубами. Григорий был облачен в толстые черные спортивные штаны, покрытые густым ворсом катышков, когда-то белую толстовку с капюшоном “Nike” и большеразмерные кеды “Puma”. Его походка напоминала движения Чарли Чаплина. Только заторможенней и нелепей. Беспорядочная копна волос слегка побита проседью. Лицо и шея, вытянутые в одном направлении — перпендикулярно полу, безвольно болтались, словно выброшенный белый флаг капитуляции. Пораженческие настроения выдавали мимические морщины, нервной судорогой разъедавшие высушенное лицо. Карие глаза казались молодыми, яркими, но неглубокими и лживыми. Тонкие бескровные губы похожи на утиный клюв, а нижняя губень, подтягивая подбородок, подпирает верхнюю. Взгляд поверхностный, но неускользающий, в разговоре невесомый, однако прямой. Да и прямота эта не стержневая, а напускная, словно наспех отрепетированная на коммуникативных курсах.
Свой матрас Григорий раскатал над Андрюхой Латушкиным.
Постельное белье, разрисованное под джинсовую ткань, смердело теми же духами, что и одежда Грабового. От столь неприятной неожиданности Латушкин перекосился в лице и вопрошающе посмотрел на меня. Однако натолкнувшись на издевательскую улыбку, Андрей махнул рукой и полез в баул за дезодорантом.
Сидел Грабовой больше двух лет, начиная с апреля 2006 года. Немного продержав на Бутырке, его перевели в Лефортово, откуда месяц назад, уже после приговора суда, доставили на «шестерку».
Заварив традиционный чай, расселись за столом. Грабовой зачем-то сразу достал газетные вырезки и распечатки из Интернета, где говорилось, что он признан Трепашкиным, Алексеевой и иже с ними политзаключенным.
— Даже Лимонов и Каспаров поддержали меня и назвали политзэком, — резюмировал Григорий.
— Нашел, чем гордиться, — ухмыльнулся я.
— Григорий, а вам сколько дали? — с уважительным сарказмом вопросил Латушкин.
