«Может, ты как человек и хороша… Но мне ты не нравишься, и я уверена, что это чувство взаимно, — гласило письмо. — Я о тебе знаю достаточно (…приятный молодой человек, дарящий красивые цветы после каждого выступления… романтика… сказка… а теперь он за сотни километров). Ты же обо мне не знаешь ничего.
Так вот, имея представление о тебе и довольно близкое знакомство с этим самым молодым человеком, я должна дать тебе совет — не лезь в чужую жизнь и прямо сейчас навсегда удали этот e-mail. Хватит морочить ему голову. Это не твое. А на чужое лучше не претендовать.
Всего хорошего!
М.»
Ангелина смотрела в экран и хлопала глазами. Перечитала неприятный текст еще раз. Пульсирующая боль жестоко сдавила виски. Сомнений не осталось. «М» значит Маша. Та самая Маша, из-за ребенка которого Герман едва не погиб. Та самая Маша, которая готова была похоронить его в тот день, в больнице, когда они с Линой впервые встретились… Та самая Маша, которая нахально ездила к Герману в реабилитационный центр в Подмосковье…
На миг ей вспомнилось округлое лицо с темными глазами. Черные волосы до плеч, небольшой нос и мягкая линия подбородка. Ничего особенного. Обычная женщина. Молодая мама. Незамужняя. Последняя мысль была особенно неприятной. Значит, эта Маша отчего-то решила, что имеет право вмешиваться в их с Германом общение. Но откуда она знает о том, что он дарил ей цветы после спектаклей? Об ее отъезде? И почему у этой Маши есть доступ к почте Германа?
И тут проснулся едкий внутренний голос.
«А чего ты, собственно, хотела? — начал он свою проповедь. — Чтобы Герман ждал тебя вечно? Серьезно? Ты не дала ему никаких надежд. Пока ты мечешься и пытаешься принять решение, Маша вовсю его окучивает. А ведь он имеет полное право на личную жизнь. В конце концов, Герман не обязан хранить тебе верность. Кем ты его считаешь? Правильно, другом. Он тебе не жених и не муж, а это значит… Ты сама понимаешь, что это значит».
Да, она знала. Прекрасно все знала. Она сама установила границу между ними. Не подпустила к себе слишком близко. Не смогла отказываться от поездки. А теперь чего-то хочет. Она, Ангелина, — такая далекая и неприступная для него. А Маша рядом, всего на расстоянии вытянутой руки. О Лине осталась лишь память, письма и фотографии. Она словно бестелесная, нереальная, выдуманная. А Маша… Он может видеть ее улыбку каждый день, ловить взгляд ясных глаз, чувствовать аромат ее волос и прикосновение руки… Чему тут удивляться?
«Ты не дала ему никаких надежд, — снова напомнил о себе голос разума. — Но продолжаешь эмоционально держать его рядом с собой. Зачем? Определись, наконец. Если любишь — возвращайся. Если нет — отпусти и живи дальше. Без него»
Без него.
Она попыталась представить себе, каково жить без него. Не получилось. Захлопнув крышку ноутбука, она погасила ночник и легла в постель. Так и пролежала до утра, не сомкнув глаз. Все думала о письме, о Маше. Прислушивалась к собственным чувствам, ощущениям.
Утром легче не стало. И на следующий день. А потом состоялось долгожданное прослушивание. Собравшись с силами, Ангелина спела, хотя после болезни еще плохо себя чувствовала. Тем не менее, ее похвалили. Но ответ дали не сразу. Сказали ждать. И она ждала. Мучительно, терпеливо. Ни Джон Николсон, ни Альберт не понимали, почему она так грустна и задумчива, ведь все прошло хорошо. Но перемениться у нее не было сил. Тяжело было напустить на себя веселый вид. Мысль, что ее ожидают несколько лет в разлуке с Германом, гнала улыбку с ее лица. Она умела владеть собою, могла скрывать подлинные эмоции и чувства, но где не было Германа — не было и ее. Ангелина чувствовала себя неуютно среди людей, зная, что сейчас она могла бы быть с ним. Окружающие проходили мимо, как тени, совсем не касаясь ее души, не оставляя в памяти ни следа. Ибо и сердце, и память были полны мыслями только о Германе.
Не интересовал ее и Альберт. Он все ходил вокруг нее, пытался ухаживать, но все его попытки Ангелина безжалостно пресекала.
— Я не могу дать тебе надежды, Альберт, — честно сказала она, когда он вызывался проводить ее до гостиницы.
— Почему?
— Потому что я люблю другого.
Эти слова вылетели из ее уст легко и свободно, как будто это было очевидно давным-давно. Она любит другого. Германа. Любит всей душой, всем сердцем. По отдельности их жизнь уже не существует, только вместе. Герман — единственный мужчина, наполняющий для нее весь мир. Но не слишком ли поздно она это поняла?..
— Ты говоришь о нем, — понял Альберт, и на миг в его глазах промелькнула грусть. — Знаешь, я слишком поздно понял, что ты для меня значишь…
— Прошу тебя, Альберт…
— Я должен это сказать, — Он остановился, сжал ее пальцы. — Пожалуйста.
Это прикосновение было таким искренним, а голос таким мягким, что Ангелина сдалась.
— Я вижу, что наши отношения были не настолько прочными и крепкими, как хотелось бы. Но я надеюсь, что дружба окажется сильнее. — Он отпустил ее руки и тяжело вздохнул. — Могу ли я просить у тебя дружбы?
Ангелина мягко улыбнулась:
— Конечно.
— Тогда я хочу пожелать тебе, как друг… Будь счастлива! Герман — хороший человек.
Весь его вид говорил об искренности и открытости, хотя было странным слышать от Альберта такой лестный отзыв о Германе. Что ж, видимо, люди все-таки меняются. Это радует.
Ангелина возвращалась в номер в прекрасном настроении. И только перед сном, уже расстилая постель, она снова ощутила невыносимую тоску. За две недели от Германа не пришло ни единого письма. Более того, несколько дней назад она написала ему сама, но так и не дождалась ответа. Господи! Чувствовать себя в одно время так близко друг к другу и так далеко… Что может быть ужасней?
Несмотря на ее печаль, мир продолжал жить своей удивительной жизнью. По ночам все чаще был слышен шум дождя, а днем все острее ощущался запах влажной земли. Осталось позади золото сентября, на дворе стоял безмятежный октябрь. Тихо опадали с кленов листья, ветер становился холоднее, а небо — мрачнее. Еще совсем чуть-чуть, и землю укроет колючий снег, наступит переменчивый ноябрь, а за ним — зима, зима… Как хотелось ей любоваться красотой осени, греясь в теплых объятиях Германа.
Она снова и снова перечитывала последние полученные письма от него, пытаясь понять, соврала Маша или нет, утверждая, что она сблизилась с ним. Может быть, он где-то упомянул об этой женщине? Может быть, она, Ангелина, невнимательно читала и что-то пропустила? Она вновь и вновь вглядывалась в знакомые до боли строчки последнего письма.
«Мой ангел, моя мудрая Авигея, здравствуй!
С каждым днем все сложнее и сложнее писать тебе. Понимание того, что ты так далеко от меня и, быть может, уже никогда не вернешься, терзает мое сердце.
Я не лукавлю, когда говорю, что ты — лучшее, что есть у меня. Или было… (Прочитав это, Ангелина нервно закусила губу). Знаешь, иногда мне кажется, что я больше никогда не увижу тебя. Сколько времени прошло со дня нашего расставания? Почти полгода. Это лето стало самым мучительным и долгим для меня. А осень совсем не радует своими яркими красками. Все померкло для меня без тебя.
