Когда Герман открыл дверь, чувство ревности, мучившее ее, мгновенно исчезло. Его взгляд сиял невозможной радостью. Ангелина бросилась в его объятия, влилась в них так, что ему показалось: они всегда были единым целым.
— Господи, неужели ты приехала… — прошептал он, скользнув ладонью по ее мягким волосам, от которых исходил сладкий запах медуницы.
Все это время он несколько раз вскакивал со своего места и подбегал к окну, надеясь увидеть ее, но нет; взгляд его то и дело натыкался на прохожих. Наконец, он все-таки дождался ее, подошел к окну в третий раз — и это была она! Он увидел ее еще издали — исхудавшую, бледную, но по-прежнему самую родную. И сердце его последовало за ней. Эти минуты ожидания, пока Ангелина заходила в подъезд и ехала в лифте, казались ему самыми тяжкими и мучительными, нежели те, которые тянулись целых полгода, пока она жила за границей.
— Я и сама в это не верю, — призналась она, прижимаясь к его груди еще сильнее. Тепло рук, обнимающих крепко и бережно, поцелуи на щеках, висках, губах — все это было величайшей наградой за мучительное ожидание и горькую разлуку.
Он прикрыл дверь, заботливо помог ей освободиться от верхней одежды, проводил в комнату. Затем взял ее ладони в свои.
— Ты замерзла. Я приготовил глинтвейн с гвоздикой и апельсиновыми корочками. Будешь?
Ангелина кивнула, не находя слов от переизбытка эмоций.
Наконец, Герман устроился рядом с ней в кресле. Мерно тикали часы, напоминая, что мир не остановился, что там, за окном, как и прежде течет жизнь. Они же говорили и говорили, не в силах остановиться, напрочь позабыв о времени. Ведь, как известно, счастливые часов не наблюдают.
— Мое предложение все еще в силе, — вдруг сказал Герман.
— Какое?
— Предложение руки и сердца.
Его слова взволновали Ангелину до самого донышка души. Внутри как будто маленькая свечка зажглась, растворив остатки печали от долгой разлуки. Это была минута самой чистой, самой полной радости для них обоих.
Герман вынул из кармана темную бархатную коробочку и открыл ее. Словно в подтверждение серьезности его намерений внутри блеснуло маленькое кольцо.
— Герман!.. — Ангелина обняла его как в последний раз. Не нужны были слова, чтобы понять: она согласна. Она, его небесный цветок, его опора… Рядом с нею любое горе слабеет, ибо делится пополам. Как же долго он ждал ее согласия, и теперь не мог поверить, что Ангелина станет его женой.
— Я люблю тебя, — выдохнул он и обнял ее еще крепче.
Хотелось сохранить святость и искренность этих слов, их нежную робость, при которой сердце замирает, когда слышишь такое признание от любимого человека.
— И я тебя люблю, — ответила Ангелина.
И духовная нить, тесно их связывающая, стала еще крепче, еще ощутимей.
Они продолжали беседовать и одновременно кружиться в медленном танце, хотя музыка, наполнявшая комнату, давно закончилась. Внезапно в дверь позвонили.
— Ты кого-то ждешь? — удивилась Ангелина.
— Нет. — Герман был удивлен не меньше.
На пороге стояла Маша. Ангелина ревностно ощупала ее взглядом: аккуратно уложенное каре, ярко накрашенные губы, короткая шубка поверх обтягивающего платья, высокие каблуки… Да, Маша основательно подготовилась ко встрече! И снова ревность охватила ее всю, целиком, задрожали даже кончики пальцев на ногах.
— Герман, привет! — весело сказала Маша, упорству которой можно было только позавидовать. — Я увидела свет в твоем окне, когда заходила в подъезд, и решила заглянуть.
«Значит, она живет недалеко», — отметила про себя Лина.
Только теперь взгляд Маши выхватил из-за широкой спины Германа тоненькую фигурку Ангелины. Брови девушки удивленно подпрыгнули.
— Ты не один?
Герман отступил на шаг, пропуская ее в квартиру.
— Как Дениска?
— Неплохо. Правда, очень расстроен из-за того, что ты больше не приглашаешь его в гости. Мальчик очень привязался к тебе.
— Пусть не обижается. Слишком много накопилось дел, ничего не успеваю. Кстати, Маша, моя Ангелина наконец-то вернулась!
«Моя Ангелина». Эти два слова прозвучали в ее ушах как чудесная музыка. Но, судя по всему, они совсем не понравились Маше. Глаза девушки метнули огонь в ее сторону. Она вздернула одну бровь и плотно сжала губы. Интересно, Герман тоже заметил перемену настроения гостьи?
— Твоя Ангелина? — переспросила она, и в ее голосе послышались резкие ноты.
— Да. Моя невеста.
— Вот как… Быстро, однако, она поменяла свой статус, — бесцеремонно заметила Маша, чем привела Ангелину в немалое раздражение.
Герман не придал значения ехидству, скользнувшему в голосе гостьи. Он предложил разместиться на кухне, сам же скрылся в комнате, ненадолго оставив их наедине.
Ангелина строго посмотрела на гостью и прямо спросила:
— Это ты написала мне то короткое, неприятное письмо?
— Да. Это была я! — Маша даже не стала отрицать, сразу призналась. Ее взгляд был дерзким и уверенным. — И ничуть не жалею о содеянном.
— Зачем ты это сделала? Герман об этом знает?
Она немного помолчала.
— Нет.
— Но ты писала с его почты.
— Да, некоторое время у меня был доступ к его электронной почте, — со вздохом ответила Маша. Затем опасливо огляделась, чтобы убедиться в том, что Герман не слышит их разговор. — Наверное, он не думал, что я могу прочитать письма, которые ты ему писала…
— Ну да. Положился на твою порядочность, — раздраженно ответила Ангелина, почувствовав внезапную ярость. Она принадлежала к такому типу людей, которых обычно трудно вывести из себя. Но Маше это с легкостью удалось. Ангелина завелась с пол-оборота, и как ни пыталась, не могла успокоиться.
Маша не обратила внимания на ее выпад и спокойно продолжила:
— В тот день произошло одно недоразумение с клиентом. Сама понимаешь, казусы есть везде. Просто невозможно все предусмотреть. Ситуация тогда была экстренной, Герман позвонил и продиктовал пароль от своей почты. Он тогда был на другом конце города, очень занят и раздражен. Как сейчас помню. Я написала клиенту, все прояснилось, и проблема была улажена. Ну и конечно, что греха таить, я не удержалась и прочитала все твои сообщения, которые тут же полетели в «Спам».
Ангелина задохнулась от такой наглости.
— И ты так спокойно говоришь об этом… Словно речь идет не о человеческих чувствах, а о какой-то невинной шалости!
— Так я и думала, что это всего лишь шалость с твоей стороны, — все также бесстрастно продолжила Маша и присела на стул. — Ты уехала делать карьеру, а Германа отпустить не смогла. Ты не представляешь, как он страдал от этой разлуки! Ходил чернее тучи. Все делал на автомате, без особого интереса, словно хотел, чтобы время летело быстрее… Вот я и подумала: хватит ему страдать. Так что я сделала это из лучших побуждений, о чем совсем не жалею.
