Хотимиричи переглядывались. Известие о том, что Святослав жив, пока заслонило в их умах даже второе – что он тоже намерен свататься.
– Обожди, Чудиславе, – попросил Благожит, одолевая головокружение. Слишком много страшных, неожиданных вестей валилось на него с весны, и теперь казалось, что все кости в теле растаяли, оставив его бессильным, как соломенное чучело. – Отдохните покуда… Потом еще поговорим.
Бужане отправились в баню, а Благожит велел позвать к нему древлян.
– Кто-нибудь из вас Святослава киевского в лицо знал? – спросил у них Обаюн, чуть менее князя потрясенный и яснее соображающий. – До того сражения при волоке?
Древляне переглядывались. До войны Святослав ни разу в жизни не бывал в земле Деревской, и даже ее старейшины, павшие на Ингоревой могиле Любовед и Турогость, видели его в Киеве, лишь когда он был малым ребенком. Коловей и прочие отроки встречали его зимой, во время битвы на Размысловом поле. Но что там углядишь – в пасмурный зимний день, когда толком и не светало, за два-три перестрела, под шлемом? Только то и различили, что князь киевский – отроча. Сиди на его коне девчонка вместо отрока – и то бы не догадались.
В конце концов все вопрошающие взоры обратились к Бересту. Весь похолодев от сознания такой ужасной ошибки, он лихорадочно пытался вспомнить, видел ли когда Святослава вблизи. Но нет – лицом к лицу он сталкивался только с Лютом, а Святослава видел, как и все, издалека.
– Но я видел… – пробормотал он наконец. – Тогда, вечером, сам видел – русы его на щит посадили, по стану носили, кричали: слава князю нашему! И этого отрока мы голову взяли. Того самого. Он в красной сорочке был. Один такой. Прочие – в простых. Ошибки быть не может.
Принялись вспоминать, видел ли кто лицо Святослава, когда он шел ратью на Хотимирль. Иные приметили из лесу красный стяг с белым соколом – но и только. Потом вновь позвали Чудислава, стали расспрашивать, каков Святослав собой. Его описание: росту среднего, сложения обычного, глаза голубые, волосы светлые, нос курносый – не расходились с тем, как древляне описывали внешность отрока в красной сорочке. Старик Ночва предложил было достать голову из бочонка – ее отослали в Невидье, Толкун-Бабе на сохраненье, – и дать Чудиславу посмотреть, но тут даже Благожит разразился диковатым смехом. Кто ни есть, а у них в бочонке не может быть голова того самого отрока, которого Чудислав видел живым в Плеснеске через месяц после «гибели»!
– А голову вы сберегите, – посоветовал Чудислав. – Тот отрок тоже роду хорошего, сын боярский, вам родители его богатый выкуп дадут. А Святослав скоро здесь будет. Увидите своими глазами, живой он или как.
Но не один день миновал, прежде чем хотимиричи осознали все, что случилось и что еще предстоит. Благожит был так сокрушен духом, что не показывался на люди. Сильно боги огневались на род Хотимиров! Людомир, желавший оказать им помощь, погиб на глазах у княгини. Теперь, когда он был мертв, его сила, которой раньше Благожит опасался, стала казаться надежной опорой. Святослав жив – киевская русь ничуть не потеряла в мощи. И единственная правда – смерть Будима. Его, Благожита, потеря оказалась истинной и неотомщенной. Даже если бы гром разбил его прямо посреди площадки перед идолами, и то он не был бы так уничтожен.
Святослав, живой и здоровый, едет сюда. Как рассказал Чудислав, весть о сватовстве они все вместе получили в верховьях Горины, но русам пришлось оттуда возвращаться в Киев: иначе им негде было оставить своих лошадей и негде взять столько лодий для путешествия по реке. Вынужденные ехать через Киев, они потеряли несколько седьмиц, но к Перунову дню надеялись успеть. На этот раз они едут с миром, и возглавляет их сама княгиня Ольга. И, поскольку Чудислав предупредил дреговичей, что Святослав намерен свататься, на все время этой поездки Благожит обязан сохранять с ним мир. За ним, разумеется, оставалось право отказать. Но, причинив вред сватам, он нарушил бы дедовы заветы и навлек на себя гнев богов. Словно мало того, что уже на него обрушилось!
Не меньше его потрясены были древляне. Днем и ночью они толковали меж собой, как могло такое выйти. Берест ручался: добыта голова того самого отрока, что русы носили на щите. Выходит, сами русы обманули наблюдателя. Неужели знали о нем? Тогда, выходит, они ждали нападения? Но если бы ждали, то едва ли пропустили бы древлян к своему стану и тем более к княжескому шатру.
– Ладно, отроки, это дело прошлое! – сказал Коловей, когда все устали перебирать предположения. Дело от них не становилось яснее, а лишь копилась досада на душе. – Что делать будем?
– Что делать? – угрюмо повторил Берест. – Уходить надо. Нас тут десять человек, а их приедет целая дружина княжеская.
При всей своей отваге, древляне чувствовали себя одураченными и униженными. Их доблесть пропала даром, вместо сизого сокола взяли серенького куличка. А сокол был жив и уже мчался сюда во всю мощь своих крыльев…
– И там с ними… ну, тот… Чудислав сказал, – добавил Милун. – Отец того, который в рубашке… Остробуд?
– Острогляд, – поправил Коловей.
Все смотрели на него. Сюда направлялся киевский боярин, жаждущий взыскать с Коловея кровную месть. Отрок погиб в сражении, но смерть пришла к нему не случайно – древляне нарочно искали добыть его голову. И за это родичи возьмут голову убийцы. Избежать нападения при встрече Коловей сможет лишь одним способом – не выходить из Хотимирля, где его защищают боги. При взгляде на него каждый уже почти видел его голову снятой с плеч – в горшке. А свои отроки остались в Волыни. Станет ли Благожит защищать опасных гостей?
– Я не могу… чтобы уходить, – среди тишины раздался голос Даляты. – Мне до Перунова дня надо… здесь быть.
– Все еще про невесту думаешь? – покосился на него Берест с таким выражением, словно перед ним было дитя малое, жаждущее игрушку.
– Но она… мне сама обещала. Она моя будет. Неужто я… мы все вот так бросим… уже почти в руках невеста…
– Сдается мне, это уже Святослава невеста, – размеренно произнес Гостебор, самый из них старший. – Ты не слышал, что ли? Святослав сам едет свататься.
– Да разве Благожит ему отдаст? – возмутился Далята. – Он его сына убил!
– Сына убил, теперь сам ему сыном станет. Мы ведь мнили, что нам будет милость – мы-де за Благожитова парня отомстили. А промашка вышла.
Благосклонность богов, в которую древляне уже совсем поверили, обернулась жестокой насмешкой. Они не вправе просить Благожитову дочь в награду за месть.
– Так я еще… потом за него отомщу, – Далята собрался с мыслями.
Если Святослав не был убит на волоке, это же не значит, что он бессмертный.
– Не дури, – Гостебор поморщился. – Мы с дружиной Святославовой на волоке схлестнулись. Три десятка голов потеряли. Еловца, Зазноя, Новину… иных мужей добрых. Там нас все три сотни было. А здесь что? – он обвел руками их тесный кружок. – Десяток. Передавят они нас, как цыплят. Даром головы сложим.
– А Благожит… – заикнулся Милун.
