Вскоре к Святославу подошел хмурый Хрольв. У него пока не было потерь – гриди оставались в середине строя, далеко от моста, и не пострадали даже от стрел, – но затеянное князем ему не нравилось.
– Асмунд знает, что ты задумал?
– А у него есть задумка получше? – напустился на него Святослав. – Мы будем здесь топтаться до ночи, пока Благожит соберет всех своих людей у этого клятого моста? Нужно быстрее прорываться на ту сторону, а то весь день пройдет, и мы останемся в темноте посреди этого песьего леса! Даже увидеть Хотимирль сегодня не успеем, а что будет завтра? Все за мной! – Он кивнул на лес слева от тропы. – А Асмунд пусть пока остается здесь и держит тропу, чтобы Благожит не вздумал напасть сам, пока мы тут задницы будем чесать!
По существу дела Святослав был прав: других возможностей обойти мост не просматривалось.
– Но зачем ты сам… – начал Хрольв.
Став из десятского сотским ближней дружины, он видел свое главное дело в том, чтобы уберечь князя, даже если земля вдруг треснет под ногами. Да и в Святославе, которого знал с рождения, он все еще видел лишь княжеское чадо.
И Святослав это понимал.
– Затем, что я – князь русский! – Он с вызовом глянул в лицо возвышавшегося над ним Хрольва. – А не дитя! Мне няньки не нужны! Я решил, и я выполню! Моя дружина – за мной!
Хрольв глянул в его голубые глаза, потом перевел взгляд на ждавших конца их разговора десятских и медленно кивнул. Перед ним было уже не то чадо, что когда-то у него на глазах рубило бурьян деревянным «корлягом». Теперь это был князь – матерью и дружиной возведенный на стол, принявший оружие и обетную чашу. А когда князь знает, что делает, спорить с ним не с руки.
* * *
Нынче все решится – кому вечная слава, кому черная земля. Будимира трясло от волнения, от острого чувства опасности, но при этом в душе играла радость. Сперва он со своими «волколаками» было думал напасть на тех русов, что остались в Кокуриной веси сторожить лодьи, но благоразумно воздержался: тех вдвое больше, да и светлым днем, через поле, незаметно к ним не подобраться. Другое дело – в лесу. Будим так и не пошел к Путиславу, к основному войску: своим отрокам он сам воевода! Там скажут, вы малы еще, ждите за кустиком, будете стрелы подносить… Очень надо!
Будим и его товарищи тайком следовали за русами через ельник. Собравшись вместе, отроки разных вервей, весей и родов вновь сделались зимней стаей «волков». Старшие надели косматые накидки из звериных шкур собственной добычи – у кого рысья, а у кого и волчья. Младшие, еще не столь искусные ловцы, нарядились в черные и серые овчины, надели личины. И превратились в духов, обитателей того света – невидимых в лесу, неуязвимых и опасных. Непривычность этого превращения – не зимой, а в конце весны – обостряла возбуждение. У всех было оружие – топоры, рогатины, луки. Наготовили побольше стрел. Железных наконечников на такое количество не хватило, взяли костяные. С близкого расстояния даже и без наконечника можно пронзить насквозь живую плоть. Главное, выбрать удобный случай.
Случая выжидали, держась слева от тропы, на более высокой и сухой стороне. «Удача любит не одного сильного, а еще и хитрого», – учил дед Лукома. Сейчас залог удачи – застать врасплох, наброситься, откуда русы не ждут. Те ведь думают, что все враги у них впереди – на ум не придет, что враги есть и позади. И весьма опасные. В ближний бой с киянами соваться было, пожалуй, неразумно, но вот стрельбой из засады можно было нанести такой урон, что надолго запомнят Хотимирову чадь. Если останется, кому помнить.
В первый раз, когда случай выдался, стая к нему не успела. Когда перед Добычадовой засекой русы вдруг метнулись влево и бросились бегом на гриву, это успели заметить только дозорные. Пока бежали остальные, русы прорвались к засеке, а Добычад со своими отроками отступил к броду. Пришлось перевести дух, снова затаиться и ждать.
Зато после попытки пройти мост русы застряли надолго. И не видя, как Путислав обрушил на киян ели, можно было узнать, что дела их плохи: шум, крик и вой разносился по всему лесу.
– Так, жаба вам в рот! – ликовал Будим, дрожа от возбуждения.
Отроки вокруг него молча приплясывали от радости на мху, потрясали кулаками и делали разные знаки, выражавшие торжество над врагом. Только жаль было, что они к этому торжеству пока не причастны. Раньше Будим тайком негодовал на отца и прочих стариков, отказавшихся от боя. Еще подумают русы, что Хотимировы внуки – зайцы робкие, только дрожать под корягой могут! Но теперь оценил их правоту – у русов, как доносил с вытаращенными глазами Жучила, целая сотня убитыми перед мостом валяется, тропа вся в крови! А свои целы все до одного – русам-то их не достать!
– Что они теперь делать будут? – возбужденно шептал рядом Лелёшка, и в этом слышалось: можем ли мы наконец вступить в дело?
– Думай! – велел ему Будим. – Ты бы что сделал, если бы там был?
– В обход бы пошел! – раньше Лелёшки выкрикнул Нырец, четырнадцатилетний бойкий отрок.
– Тише ты! – шепотом рявкнули на него сразу несколько голосов, хотя русам было уж точно не до шорохов в лесу. – Спугнешь!
– Они в тот раз, перед Добычадом, в обход пошли с верхней стороны, теперь опять пойдут! – горячо продолжал Нырец, сбавив голос. – Куда еще деваться-то?
– Брод будут искать? – спросил Лоб.
– Жабу свою! – передразнил Будим. – Чего ж еще им тут искать, коли хотят вперед пройти!
– Ну а мы-то знаем, где брод! – Нырец едва не прыгал на месте, удерживало только сознание, что он воин, а не дитя.
– Мы знаем… – Будим усиленно соображал, пытаясь представить, как все это может развернуться. – Вот что… Ныра!
– Здесь я! – Нырец таки подпрыгнул.
– Беги через брод к Добычаду. Скажи: пусть ждет, пока русы в воду начнут заходить. Пусть Добычадовы парни их обстреливают, а тут и мы сзади ударим! Раздавим, всех перебьем!
– А если их много будет? – усомнился Лоб.
– Да сколько ни будет! – пылко воскликнул Лелёшка. – В воде, да меж двух огней, да врасплох – всех положим! Пускаем все разом по одной стреле. А потом – в топоры!
– Так и сделаем, – кивнул Будим.
Довольный поручением Нырец умчался со всех ног. Не мешкая, за ним и остальные потянулись к броду. Все были в том возбужденно-сосредоточенном состоянии, как бывает на опасной охоте. Отроки тринадцати-шестнадцати лет уже имели немалый опыт лова разных зверей, но никогда, пожалуй, им еще не встречалось столь опасной дичи. Стрелять они учились с самого детства, и теперь почти у всех уже хватало сил натянуть настолько тугой лук, чтобы можно было насквозь пробить хоть крупного зверя, хоть человека. В подобных делах молодая стая, проворная, безжалостная и жизнью еще не наученная осторожности, и впрямь бывает весьма опасна.
Укрылись близ реки – в густых зарослях ольхи, в полперестреле левее брода. Стали ждать, моля чуров, чтобы русы двинулись сюда. Что же им еще делать – не так же они глупы, чтобы снова соваться на мост, где с другой стороны приготовлены для них еще четыре подрубленных дерева!
