* * *
Лют одевался у себя в шатре, когда услышал снаружи раскаты хохота. Судя по звонким голосам, веселилась юная дружина князя. Держа в руке свежую сорочку – последняя такая осталась, хотя усердными трудами жен-рукодельниц у Люта их имелся хороший запас, – он вышел поглядеть, чем забавляется «щенячья рать», как этих отроков называли между собой Ингваровы гриди.
Отроки тоже искупались, а теперь столпились возле Божатки. Из всех взятых в поход сорочек у него осталась чистой только одна – и та шелковая, красная. Когда-то боярин Острогляд, его отец, привез ее в числе добычи из Греческого царства. Изначально она была обшита золотым тканцем с мелкими самоцветами и отделана узорным шелком, синим с голубым. Острогляд очень ее любил, и вместе с ним она побывала на множестве застолий. Ну а поскольку Острогляд, человек широкой души и открытого нрава, на пиры ходил не за платьем следить, то многие из этих пирований оставили на красном шелке следы в виде пятен – подробное сказание о том, каково на Руси есть веселие. Вот это жареного барашка с чесноком у Живибора подавали, это с послами греческими у княгини сидели, вино пили, это – моя боярыня свинину жарила на имянаречение Буяшки, вот тут гусь с подливой был такой уж вкусный… К тому же Острогляд все прибавлял дородства, и однажды любимая сорочка на нем затрещала и лопнула. Тогда Ростислава спорола золотые тканцы и отделку, а саму сорочку ушила, убрав самые замаранные места, и переделала для сына. А Божатка, собираясь в первый настоящий поход, на всякий случай взял ее с собой. Как знать, куда занесет жизнь походная, может, выпадет случай какой…
– Опа! – пока Божатка приглаживал мокрые волосы и оправлял пояс, перед ним остановился Игмор, красный от солнца и по обыкновению растрепанный. Вот уж кто мог бы вместо рубахи напялить мешок из-под зерна и не заметить разницы. – Экий ты нарядник! Куда собрался-то, в поход или на свадьбу?
– Уж ясное дело, тебе такого богатства и во сне не увидать! – не растерялся Божатка. – На тебя хорошую одежду надеть – все равно что на порося! В первой луже искупаешься!
– Да уж Богомысл Остроглядович у нас рода знатного, ему невместно в простой рубахе ходить! – подхватил Добробой.
– Истовое слово! – Божатка ткнул в него пальцем. – Мой пращур сам видел, как Кий Змея в плуг запрягал! Так неужто я такую рванину надену, в какой ты таскаешься?
– Еще скажи, узду подавал! – загомонили отроки.
– Подковы на лапы приколачивал!
– Да что вы разумеете, голытьба! – Божатка приосанился. – Кланяйтесь мне, смерды!
– Глядите, парни! – завопил Святослав, наблюдавший за перепалкой. – У вас новый князь! Кланяйтесь, ну, чего застыли!
Скажи это кто другой – было бы некрасиво. Но это сказал Святослав, и все захохотали, радуясь забаве. Святослав первым повалился Божатке в ноги; тот слегка смутился, но продолжал игру: подбоченился, задрал нос и притопнул. Отроки наперебой кланялись, отталкивая друг друга.
– Прокатим! – орал Сфенкел, пробиваясь сквозь толпу с щитом в руках. – Прокатим князя!
Щит опустили наземь, посадили на него Божатку, подняли на плечи и с гомоном потащили вокруг поляны. Святослав тащил вместе с другими, простой белой сорочкой ничем не выделяясь среди товарищей.
– Слава князю нашему! – орали отроки. – Ру-усь!
– Цесаря греческого победил!
– Кагана аварского расказнил!
– Кагана хазарского попленил!
– Царя болгарского одолел!
– А малого княжья ровно мух наколотил!
Сфенкел имел коварный умысел уронить новоявленного «князя» в реку, но возле костра кто-то оступился, и все повалились кучей друг на друга.
– Котел мне опрокинете – я вас самих изжарю, как поросей! – грозил отрокам обугленной палкой Гунарь Пузо.
Лют смеялся так, что чуть не охрип. Даже рубашку забыл надеть – комары искусали всю спину. Одевшись, пошел к бочонку зачерпнуть воды и там натолкнулся на Ратияра.
– Веселый поход! – тот кивнул в сторону «щенячьей рати». – У людей гулянья да игрища начинаются, и у нас тоже…
– Как будто у людей! – выразительно подхватил Лют.
– Только без девок! – с явным сожалением добавил Снарь.
– Да уж больно весело зажили! – Лют передал ему ковшик с водой. – Даже с гудьбой…
Он прислушался: у костра Чернобуд напевал плясовую, а Велеб пытался подобрать новый лад на гусельных струнах.
– Прямо как-то даже страшно.
– С чего бы? – взглянул на него Ратияр.
– Вон там, – Лют указал в сторону реки, – уже земля Деревская. На Случи мирный народ живет, это где мы дань без единой битвы взяли. А ужане – те другой породы. По Ужу нам ведь через Искоростень идти. Как подумаю – содрогаюсь. Там же под стенами сотни трупов валялось. Кто их убирал, погребал? А уже почти лето, все оттаяло давно… Вот… не хочется мне туда!
– От трупья вреда большого нету, – Снарь поднял на него глаза; по бороде его текла вода. – Главное, что в живых мы тех, что побойчее, не оставили. А прочих замирили. Кто там такой отважный остался, чтоб на нас полезть?
– Что-то мне неуютно… будто пялится на меня кто, – Лют шлепнул себя по шее, где уселся комар. – Древлян мы замирили, да… поберечься надо.
– Так мы бережемся! Дозоры вон стоят. Мне тоже после полуночи идти.
– А мне перед зарей. И я, пожалуй, на ночь разуваться не стану. – Лют посмотрел между шатрами на воду Ужа и темные уже заросли на том берегу. – Коли что… чтоб долго не запрягать.
* * *
– Вот здесь река, – Берест, за последний год наметавшийся в этом занятии, чертил острым сучком по земле. – Здесь на берегу лодьи, при них дозорных пять-шесть человек, вот здесь, с краю. На другой стороне тоже должны быть, но я там не был, не видел. Вот тут – княжий шатер. Его видно, возле него стяг высокий. Вот тут костер. Надо думать, там огонь всю ночь будет. Дозоры по кругу, это как водится.
– Святослава видел? – спросил Коловей.
– Видел.
– Собой-то он какой? – просипел голос из темноты.
– Отрок, вот такого роста, – Берест показал рукой от земли. – Невысокий. А так паробок как паробок. Волос светлый, лицо бе… красное, – поправился он, вспомнив обожженные солнцем лица русов. – А так ничего нет приметного. Рубашка красная, как маков цвет. Он там один в такой, не промахнешься.
Товарищи, сбившись в тесный круг, слушали его, рассматривая рисунок на земле, будто перед ними начертана была их будущая участь. Уже совсем стемнело, но Коловей разрешил запалить лучину, прикрыв со стороны реки щитами и вотолами, чтобы самые глазастые дозорные киян не различили в лесной тьме ни малейшей искры.
– А змей наш где, Свенельдич? – взволнованно спросил Далята. – Его-то видел?
– Как тебя сейчас, – Берест поднял на него глаза от рисунка. – И даже совсем голого.
