Однако княгиня ошиблась: Святослав затеял поговорить о самом что ни есть родственном деле.
– Я вот что… – он зажал ладони между колен и качнулся вперед. Хмурое и сосредоточенное лицо его вдруг так ясно вызвало в памяти Эльги черты Ингвара, что защемило сердце, чуть не до слез. – Ты… Я знаю, что ты…
– О боги! – вполголоса ахнула Эльга; у нее мелькнула мысль, что он хочет завести речь о ее близкой дружбе с Мистиной.
Хоть она и оберегала свое достоинство, но едва ли эта связь – полная тайна для Святослава. Желька, теперь уже Гримкелева вдова, исправно делилась с сыновьями всеми киевскими сплетнями, а те так же охотно передавали их Святославу. Еще вздумает мать родную попрекать!
– Давай уже, не тяни. Что стряслось?
– Я знаю, – сын вцепился в золоченую рукоять Огненосца и наконец собрался с духом, – знаю, что ты перед тем, как за отца выйти, была у медведя в берлоге… ну, у такого медведя, переодетого… который волхв… посвящение… как у знатных дев…
– Да, – с облегчением, но и еще более сильным удивлением подтвердила Эльга. – И что с того?
Свои приключения в лесу, у Князя-Медведя, они с Утой много лет пересказывали детям, и за пятнадцать лет повесть сия широко разошлась по земле Полянской. Но раньше и Святослав воспринимал это как сказку. Теперь вдруг то давнее дело обернулось к нему какой-то другой стороной. К лесу задом, к молодцу передом…
– А я… я не сын медведя? – как выстрелил словами Святослав и сжал губы, будто сам испугался, что сказал.
Но сказал явно не случайно. Затем и пришел?
– Что-о? – Эльга была так далека от этой мысли, что не сразу поняла его. – Ты сын Ингвара, как бы ты мог…
– Но если дева в берлоге поживет, то у нее первенец будет – священное дитя, от зверя, чурами данное… – довольно неуклюже попытался изложить Святослав. – И ты была в берлоге…
– Со мной там не случилось ничего такого, – твердо заверила Эльга. – Свенельдич убил его, не успел медведь ко мне и подойти. Он меня и когтем не тронул. И это было весной, еще до Купалий, а ты родился по осени, когда лен чесали, на другой год! Через лето и… почти через полтора года! Так что ты не тревожься – ты Ингвара родной сын. Весь Киев после свадьбы мой настилальник видел, я замуж шла честной. Если кто иное скажет – лгун и подлец, так и знай. В том клянусь тебе именем Олега Вещего и землей-матерью.
Мельком вспомнилось, как ее попрекали перед свадьбой, что с Мистиной-де на одном коне успела проехаться, к коню хребтом, к молодцу лицом
[20]. Это была клевета, Эльга могла принести такую клятву с чистым сердцем. И с Князем-Медведем она так и не побывала – и не раз думала порой, не совершила ли ошибку… Но уже изрядно времени спустя, когда прежние страхи забылись, а цена своеволия встала перед ней во весь рост.
С тревогой и нежностью Эльга взглянула на хмурого сына – главное сокровище жизни своей. Ради него, его доли, она пошла против воли материнского рода и его чуров. Чтобы он, ее первенец, вырос князем киевским, а не волхвом-оборотнем. Но Святослав пока знал об этом слишком мало.
Однако и после ее заверения лицо его не просветлело. Святослав молчал, что-то обдумывая, и в его чертах Эльга угадывала скорее разочарование, чем облегчение.
– И уже никак… – пробормотал он, не глядя на нее, – ничего нельзя…
– Что – нельзя?
– Я слышал, то дитя, которое от зверя родится… от медведя, от змея, там… Змеев сын всегда полником вырастает, витязем, и сила у него, и умения разные… Зверем оборачиваться, соколом там, горностаем…
– Никто не оборачивается зверем взабыль, – мягко напомнила Эльга. – Волхвы могут оставить тело на земле лежать, как мертвое, а сами соколом летают, волком бегают. Но то волхвы. А как воин призывает в себя силу и дух зверя, это тебе Асмунд лучше меня расскажет.
– Ну, это каждый может! – искусство воина-зверя, хоть Святослав и не владел им сам, не казалось выросшему при дружине отроку чем-то особенным. – Но ты же княжьего рода! – Святослав подался к ней. – И тебя в лес к медведю водили! Чтобы у тебя сын родился, витязь, силы могучей… и удачи огромной! Мне так нужна удача! Я вот… незадачливый какой-то уродился! Почему? Ты же могла, ты моя мать… ты могла наделить меня такой силой и удачей, чтобы всех одолеть! Хоть кагана аварского!
Он замолчал. Эльга прижала ко рту ладонь. Она не хотела верить услышанному, не знала, засмеяться ей или зарыдать.
Из сбивчивых объяснений сына, не привыкшего к таким разговорам, она поняла, что он имел в виду. Это предание старо, как сам род человеческий: о деве, что рождает сына от зверя из нижнего мира, от Велеса, принявшего облик медведя, или змея, или коня, или козла. Сын этот сразу после рождения просит не шелковых пелен, а доспехов и оружия, растет – как из воды идет, учится оборачиваться соколом, горностаем, волком, туром. В двенадцать лет собирает дружину из ровесников, в пятнадцать – отправляется воевать дальние богатые страны, истребляет весь тамошний народ, кроме красных девушек, которых отдает в жены своим отрокам. А сам женится на вдове врага и садится править завоеванной землей, к чести и гордости тех племен, что ведут от него свой род.
Предание ли породило обряд, обряд ли породил предание? Тысячи лет живет вера в то, что сам Велес, пращур всякого рода, награждает деву способностью приносить сыновей – «сильных, как медведей», говорила когда-то старая княгиня Годонега, бабка Эльги по матери. От нее Эльга и выучилась этим преданиям – и про Волха Змеевича, и про дев, что ходят жить в берлогу медвежью. Когда-то давно этот обряд проходила всякая невеста – откуда в деве возьмется способность приносить новых сыновей и дочерей рода, если в нее не заложит ее изначальный праотец? Самый мудрый из ныне живущих, волхв, наученный призвать дух прародителя в себя. Но с течением лет обычай стал принадлежностью только знатных семей, сохранялся для тех дев, чьим сыновьям понадобится сила медведя и мудрость змея. Мощь божества – право на княжескую власть и орудие ее осуществления.
То же предстояло пережить и ей, Эльге, внучке князей плесковских. Но Бура-Баба уже предрекла ей судьбу: сын у Эльги будет лишь один. А священное дитя-звереныш, рожденный в лесу, остается в лесу. Когда-то давно этих «змеевичей» сразу после рождения приносили в жертву, закапывали в землю или пускали по воде, возвращая в породивший их мир. Теперь их оставляли в живых, но обрекали на жизнь в чаще, на бессрочную службу Нави и ее повелителю – зверю-змею Велесу.
«Знал бы ты, соколик мой, какая судьба тебя ждала, будь ты и правда медвежьим сыном!» – думала Эльга, глядя на свое светловолосое дитя. Она помнила Князя-Медведя, одетого в шкуру и звериную личину, хромающего, беспрестанно кашляющего, пахнущего, как зверь лесной. Ее сын должен был родиться ему на смену. Но она, пятнадцатилетняя племянница Олега Вещего, сделала выбор: ее сын родится наследником Олега Вещего. И все силы чащи лесной не смогли ее остановить.
