– Все тебе, брат дорогой! – Людомир широким взмахом руки ответил на изумленные взгляды. – Тебе, жене, сродникам, чадам! А это для тебя, княгиня!
Развернув шелковый платочек, он положил перед Кариславой пару греческих золотых подвесок – вроде золотых полумесяцев с медовыми самоцветами на тонких цепочках. Происходили они из греческой добычи, и когда-то Перезван преподнес их в свадебный дар своей жене…
– Щедр ты, как земля-матушка! – Благожит не верил своим глазам. – Откуда ж такое богатство? Ровно с неба…
– Братья мы с тобой, от одного корня род ведем, от Дулеба, Даждьбожьего сына! Что есть у меня – для брата ничего не пожалею! – хвалился Людомир. – Братьям богами завещано вместе держаться, а ныне пора такая, что сей дедов завет – дороже чистого серебра и красна золота!
– Да уж, пора нынче… горькая настала, – Благожит вздохнул и отвернулся: надеть эти кафтаны ему приведется еще не скоро. – Такая пора, что не до сукманов расписных.
– Знаю, что за горе на сердце у тебя. – Людомир стоял, уперев руку в бок, и горделивый вид его со словами сочувствия не вязался. – Но вот тебе мое слово княжеское: скоро и ты платье цветное наденешь! Давай-ка подавай мёды – выпьем, сердце и взвеселится!
Начали подавать угощение. Благожит как хозяин ломал свежие хлéбы и рассылал гостям – сперва Людомиру, как самому почтенному гостю, потом его спутникам. Начали пить: за богов, за дедов, за родичей. Для стоялых медов, что по двадцать лет зреют в дубовой бочке, закопанной в землю, случай был недостаточно важный: за век человечий таких случаев и выпадает всего два-три. Карислава, стоя у бочонка, разливала ковшом пиво – напиток дружеского и братского застолья, – а отроки разносили чаши по столам. Особенно часто наливать требовалось Людомиру – он опорожнял чашу, едва отрок успевал отойти, и уже вновь призывно размахивал опустевшим сосудом. При этом он весело глядел на хозяйку, прижимал руку к сердцу – дескать, вот здесь уже сладко. Карислава с трудом сдерживала не вполне приличную улыбку: она видела, что облик ее и обхождение сильно радуют князя волынского.
От пива смуглое лицо Людомира налилось краской, на лбу вздулась выпуклая шишка размером с кулак. Говорили, что несколько лет назад у него на западных рубежах вышло столкновение с ляхами и там его ударили кистенем в лоб; от этого у него случались головные боли, а от питья или волнения появлялась эта шишка – след удара.
Сам хозяин пил куда умереннее: прикладывал чашу к губам и ставил назад все такую же полную. Благожит был из тех, кого питие не веселит, а погружает в тоску.
– Нет, вижу, брат, не весел ты! – воскликнул Людомир и поднялся на ноги. – Хорошо твое пиво, – он быстро допил то, что было у него в чаше, и перевернул ее вверх дном, – да веселья мало в нем! Я тому горю помогу! Я тебе мед привез такой, что слаще его нигде нет!
– Нету такого меда на свете, чтоб горе мое подсластил, – качнул головой Благожит.
Даже собственная чаша ему напоминала, как совсем, казалось, недавно пили на поминальной страве по Будиму. Не слишком и вызрел мед, поставленный после рождения княжеского сына в расчете на будущую свадьбу. Вышла свадьба «мертвая» – сама судьба не вызрела…
– А вот есть! Хочешь, об заклад побьемся, что взвеселит мой мед сердце твое, так что плясать пойдешь? – прищурился Людомир.
– Смеешься ты надо мной, брат! – Благожит нахмурился.
– Сам сейчас засмеешься! Ну, что поставить в заклад?
– Что тебе надобно-то? – Хозяин даже растерялся от такого напора.
– Ты ставь красную девицу… – Людомир взглянул на Кариславу, будто речь шла о ней. – А я ставлю добра молодца, – он кивнул на Жировита. – Выиграю – моя девица, проиграю – твой молодец!
Хотимиричи загомонили, кое-кто и засмеялся этому хитро составленному условию. Людомир клонил к свадьбе, делая большой крюк, как оно и полагается в этом деле.
– Будет случай… – начал Благожит, – найдутся и у нас меды стоялые, да только пока не видать его.
– Такого – не найдется! – решительно мотнул головой Людомир. – Не на малине мой мед ставлен, не на вишне, не на смородине…
Волынский князь сделал знак своим отрокам. Они вернулись к укладке, оставленной у входа, и вдвоем с натугой вытащили липовый бочонок. Все в обчине с любопытством следили, как бочонок несут к столу и ставят перед Людомиром.
– А ставлен тот мед, – уже без улыбки тот взглянул на Благожита, – на голове человечьей.
Все притихли: по виду Людомира и голосу было ясно, что он не шутит.
– Что же это такое? – вскрикнула Карислава.
Известно мудрым людям, что за меды ставят на человечьих головах и по каким случаям. «Коли нет у тебя, княже, пивного котла – вот тебе буйна голова…» Древнейший способ перенимания силы – сделать чашу из головы сильного, чтобы победитель вкушал из нее мощь побежденного врага. Глядя в темные глаза Людомира под густыми бровями, Карислава лихорадочно пыталась сообразить, что такое он мог привезти – и зачем? Не было слышно, чтобы волыняне одерживали победы в ратном поле…
– Здесь – голова! – Людомир слегка постучал суставом согнутого пальца по крышке бочонка. – Голова врага твоего кровного. Святослава, Ингорева сына.
Стояла такая тишина, что слышно было ветер за стеной. В обчине сидели с полсотни человек, но, казалось, никто даже не дышал.
– Что ты такое говоришь? – почти прошептал Благожит. – Голова… Свя…
Страшно было повторить услышанное вслух. Как ни дика была мысль о такой жестокой шутке, мысль о том, что это правда, казалась еще неимовернее.
– Правду говорю! Да пусть меня Перун побьет от головы до ног, если лгу!
– Пусть тебя так боги обманут, если ты меня обмануть хочешь! – воскликнул Благожит и встал, но тут же снова сел. – Как у тебя… как ты… где ты найти мог… Святослава голову?
– Не в чистом поле я ее нашел, не в лесу под кустом. Привезли мне голову сии добры молодцы, роду деревского, – Людомир показал на своих спутников в белых свитах, и все взоры обратились на них.
– Русы ушли от нас… по Горине вверх! – воскликнул Путислав. – Где же вы их повстречали?
– Поведай добрым людям повесть твою, Коловей, – предложил Людомир.
Коловей встал и принялся рассказывать: как древляне преследовали русов по Горине, как гнались за ними на волоке, как устроили налет на стан. Рассказал о битве перед княжьим шатром. И о том, как сам нанес смертельный удар юному князю, которого узнал по шелковой красной рубахе.
– Было б в руках и тулово его – сжечь бы его и по двенадцати полям прах развеять, – закончил Коловей. – Да больно много людей у него было – не совладать со всеми. Голову взяли и ушли. Вот теперь здесь она, в меду.
– Желаешь видеть мертвые очи врага твоего? – Людомир приподнял бровь, глядя на Благожита. – Я видел. И впрямь он отрок, еще ус не пробился, а сколько зла уже принес внукам Дулебовым. Зато теперь покончено со злом. Не губить змеенышу больше мужей, не полонить жен, не сиротить малых детушек, не осквернять могил дедовых. Так что, неужто не развеселил тебя мой мед?
