– Чтоб земля не приняла костей его и чтоб род его прервался, как жизнь прервалась! – выдохнул Благожит, не отводя глаз от бочонка и еще не смея поверить.
Хотимиричи переглядывались: мысль о мертвой голове в меду навевала жуть, но и убедиться хотелось. Каждый надеялся, что кто-то другой посмотрит и подтвердит, что все правда. Но то, что Змей-разоритель воплотился на сей раз в безусого отрока, делало его, пожалуй, еще страшнее, чем если бы это был зрелый муж навроде Людомира.
– Твой сын отомщен! – добавил князь волынский. – Спокойно пусть прах его в земле лежит, пока земля-мать заново его в белый свет не выпустит. Пусть веселится душенька его с дедами – возвращен погубителю его кровавый долг.
Благожит сглатывал, не находя слов. Нужно было радоваться, веселиться. Но ужас не отпускал, и даже в шуме ветра за стенами обчины слышался стон…
* * *
Такой удачи Людомир не предвидел. Когда, через полмесяца после битвы на волоке, древляне прибыли к нему в Волынь, он и правда приказал открыть бочонок и обмыть мертвую голову: хотел сам убедиться, и у него смелости на это зрелище хватало. Трудно было поверить, что этот отрок и есть Святослав киевский – юный Перун, вождь воинственной руси, покоритель земли Деревской и мститель за отца своего. Дитя же совсем… У самого Людомира старший сын был в тех же годах.
Но древляне рассказали все до мелочи: как преследовали русов по Горине, как посылали самых ловких на развед, как Берест видел юного князя, когда слуги возили того по поляне на щите и кричали ему славу – видать, все не могли нарадоваться гибели Будимира. Коловеевы отроки клялись своим оружием, раздобытым в Перезванце, ели землю из-под правой ноги, что не солгали ни единым словом.
Людомир потребовал полных клятв не потому, что сомневался в доблести древлян. Ему нужно было привыкнуть к мысли об этакой удаче. Ни одному витязю из сказаний так не везло.
Голова того, кто мог стать его злейшим врагом на много лет, лежала перед ним на деревянном блюде, будто запеченная свиная голова на Карачун.
– Недолго полетал ты, соколик… – произнес Людомир, глядя в бледное лицо с полузакрытыми глазами. Уже дней пятнадцать эти глаза были залиты медом, но не сладким виделся им белый свет. – Вот и подбили тебя каленой стрелой… Батю еще догнать успеешь. Кончился ваш род в Киеве-городе. А затем, дайте божечки, кончится и племя ваше на Днепре. Снова будет жить всяк род славянский обычаем дедовским, сгинет и память, что за русь такая была. Как обры сгинули, что силой своей хвалились, да не оставили ни племени, ни наследка. Дед твой Олег до Царьграда ходил, отец сколько земель примучил, а на тебе счастье-доля кончилась – сронил ты голову с плеч в темной чаще, на болоте глухом. Там и был твой Царьград. А теперь ни славы тебе, ни памяти.
И брезгливо сморщился:
– Уберите.
Отроческую голову снова уложили в мед: она еще могла пригодиться. Иной послал бы в Киев к Ольге гонца – не захочет ли выкупить? За голову можно с родичей немалую плату взять. Последнее отдадут, лишь бы погрести по-людски и душу упокоить.
Усмехаясь, Людомир вспомнил дурня Маломира с его сватовством. Поверил, плесняк, будто вдова поплачет да за убийцу мужа замуж пойдет. Вот если бы… Предложи ей вот этот выкуп брачный – голову чада единственного, может, и сладится дело. Для кого Ольге теперь себя хранить, для кого оберегать стол киевский, если нет у нее больше ни сына, ни наследника? А говорят, она еще собой хороша…
Но эти прельстительные мысли Людомир быстро отогнал. Сам был бы дурень, вздумай довериться этой жене. Приехала Ольга плакать на могиле мужа, а заплакала кровавыми слезами земля Деревская… Не проглотить сразу такой кусок, как Русская земля. Житие человеческое – не былина, где целые царства в один день покоряют. Начинать надо с малого.
В благодарность Людомир преподнес богам бычка и два дня пировал со своими старейшинами и древлянами. А потом оказалось, что боги поистине обратились к нему лицом: от Благожита прибыл гонец с приглашением для знатных отроков попытать счастья, состязаясь за право стать княжеским зятем.
Поначалу Людомир не поверил ушам. О том, что Благожитов сын был убит русами в одной из схваток в лесу, он знал от тех же древлян. Но что у Благожита не нашлось другого взрослого наследника, оказалось щедрым даром судьбы. Вся земля дреговичей не просто сделалась доступной – настойчиво лезла в руки. Оставалась малость – отвезти в Хотимирль голову Святослава и посватать княжескую дочь за своего младшего брата.
– Уж за такой-то свадебный дар нам Благожит не только деву отдаст! – веселился Людомир, хлопая Жировита по плечу. – Проси половину земли его во владение сейчас, а остальное – как помрет.
И вот дружина тронулась из Волыни к Припяти. Из древлян, и без того утомленных долгим, на три месяца с лишним, если считать от Плеснеска, походом, к Благожиту отправилось всего десять человек во главе с Коловеем. Прочие остались на Волыни – отдыхать, обустраиваться и готовиться к будущим сражениям.
Когда схлынула первая радость победы, у древлян тоже не обошлось без споров. На поляне у волока они оставили мертвыми почти три десятка человек, в их числе Зазноя и Еловца. Большинство зарубили русы, а некоторые, получившие тяжелую рану, убили себя сами – чтобы не оказаться в плену, где их, конечно, станут допрашивать, кто, откуда и зачем. Жертвы оказались не напрасны. Поначалу мнилось, что пойдет как в сказании – Змей обезглавлен, земле родной возвращена свобода, осталось только пир горой устроить. Но только не Володиславу. Собственный ужасный опыт излечил его от самоуверенных мечтаний о легких победах.
– Дело вы, сынки мои, большое сделали, – говорил он, и сам вид его охлаждал радость: ни выбитый глаз, ни красота, ни здоровье, ни удаль молодецкая к нему не вернулись. – Отомстили за стрыя моего Маломира, за родичей своих, отцов и братьев. Но хоть был Святослав первым человеком из руси, да ведь не последним. Не пиры веселые и меды хмельные ждут нас, а рати великие и питие кровавое. У Ингоря два родных брата есть, они живы. Станут за братанича мести искать.
Тородда сам Володислав помнил по сражению на Размысловом поле, перед осадой Искоростеня. Акуна, младшего из братьев, многие видели в гостях у Свенельда прошлым летом, а Коловей и его отроки встречали того в Туровце – это он и разрешил им уйти за Горину в обмен на Ингорев меч. Поэтому спорить было нечего: братья Ингоря – не баснь, это зрелые мужчины, и с ними еще придется переведаться.
– Велик род Ингорев, да наш, деревский род, больше, – продолжал Володислав. – Будет наш верх, но терпение требуется, отвага и счастье. А счастья не с неба ждать надо – самим к нему руки прикладывать. Едет Людомир к Благожиту – поезжай, Коловей, с ним. Вы и за Благожитова сына месть свершили, он перед вами в долгу неоплатном. Требуй, чтобы поклялся поддержать ратниками, когда мы и Людомир пойдем против руси на поле. Откажет – чуры его проклянут, боги накажут, земля-мать не примет.
* * *
– Так, значит, – Карислава тоже смотрела на бочонок с его страшным содержимым, – не грозят нам больше русы?
