Суржик вернул вещи на место, помог Щелбану забраться в машину. Даша хотела сесть к нему, но Суржик показал ей на переднее пассажирское место. Однако сначала надо было вытащить из машины Аверьяна. Суржик бросил тело на обочине, вложил в руки покойника свой «Узи».
По-хорошему надо было отдать Аверьяну и ствол Щелбана, но не факт, что пацан выживет. Возможно, очень скоро его самого придется выбрасывать из машины вместе с паленым стволом. А пока Щелбан должен был держать на прицеле Дашу. Вдруг она взбунтуется, начнет бить копытом?
Даша вела себя ровно. Зато взбрыкнула машина. На бортовом компьютере высветилась ошибка. Сначала двигатель просто сбавил обороты, а затем и вовсе заглох. Виной тому была пуля, которая пролетела через салон, пробила «торпеду» и ушла куда-то в двигатель.
Суржик нашел техническое руководство, разобрался в поломке. С карбюратором что-то не так, а там сплошь электроника, сам черт ногу сломит.
Щелбан качнул головой. Мол, тут без автосервиса никак.
— Уходить надо. Ты сумеешь? — спросил Суржик.
— Ну, если потихоньку, — пробормотал Щелбан.
— Я помогу, — сказала Даша.
— Ты кое-что потащишь, — заявил Суржик, взял один чемодан, другой взвалил на Дашу.
Щелбан пошел сам — еле-еле душа в теле. А дорога сложная, через лес.
Суржик пожал плечами, глядя на Щелбана. Может, его сразу пристрелить? А Даша пусть пока живет. Тягловая лошадь лишней не будет.
Никита пришел в себя от сильной встряски. Он находился в тесной кабине грузовика. Машина угодила колесом в яму, сознание встряхнулось и проснулось. В кабине пахло бензином и машинным маслом, но по сравнению с тем ароматом, который источал водитель, сидевший рядом, это было чистым благоуханием. От мужика несло немытым телом и жутким перегаром. Лохматый, небритый, лицо мокрое от пота, морщины под глазами промаринованы грязью, в которую превратилась дорожная пыль.
Вероника сидела рядом, прижимаясь к двери. Окно открыто, но в кабине все равно душно. Девушка жадно втягивала носом свежий воздух.
— Куда мы едем? — спросил Никита.
Машина катила по какому-то поселку. Деревянные и кирпичные дома с потемневшими от времени крышами, покосившиеся заборы, коза на веревочке. Пацан-малолетка куда-то бежит, только пятки сверкают.
— Уже приехали, — сказал водитель и свернул вправо.
Никита думал, что машина упрется в ворота какого-нибудь дома, но нет, она въехала в проулок. Дорога резко пошла под уклон, грузовик набрал скорость, на полном ходу въехал в реку. Водой захлестнуло лобовое стекло, капли брызнули Веронике в лицо.
— Ой!
Никита решил, что машина застряла, но нет, она пересекла реку через брод, сразу же пошла в гору, теряя ход, и остановилась, не осилила крутой подъем. Но так ему только казалось, на самом же деле она просто завершила свой маршрут.
Бревенчатый дом со старой крышей и новым забором стоял на пригорке, над рекой. Деревня на том берегу. На этом — один-единственный дом, за ним лес, куда уходила узкая тропинка.
— Приехали! — сказал мужик, вышел из машины, скорым шагом обогнул ее спереди, открыл правую дверь.
Высокий, костлявый, горбоносый, с крупным кадыком. На улице лето, а на нем теплая рубашка с длинными рукавами, такая же грязная, как шерстяные брюки, давно уже не глаженные.
— Прошу! — Он улыбнулся, демонстрируя гнилые зубы, и протянул Веронике руку, желая помочь ей выйти из машины.
Но она мотнула головой и проговорила:
— Я же просила в больницу.
— Сейчас жена придет, будет вам больница. Она у меня фельдшер.
— Ну, хорошо!
Мужик по-прежнему тянул к ней руку, но Вероника брезгливо оттолкнула ее.
За ней из машины выбрался Никита. Голова у него болела, кружилась, тошнота стояла под горлом, но жить было вполне можно.
Мужик открыл калитку, пропустил Веронику во двор, а Никите перекрыл путь и заявил:
— Куда ты? Сначала разгрузить надо! — Он кивком показал на машину.
Кузов у нее не самый большой, но сена в нем хватало.
— Обязательно. Но потом, — сказал Никита и попытался отодвинуть мужика, но тот как будто в землю врос.
Можно было вырубить его ударом в живот, но ситуация к этому пока не располагала.
— Сейчас! — настаивал на своем этот тип.
— Ну, хорошо, загоняй во двор.
— Не надо во двор. Здесь давай.
— Куда давай? — вступилась за страдальца Вероника. — Ты что, не видишь, раненый он.
— Жена придет, перевяжет. А ты пока баньку истопи.
Мужик смотрел на Веронику голодными глазами. Это вызывало у нее отвращение, а брезгливость она скрывать не хотела.
— Я не умею.
— Тогда посиди, подожди.
Мужик легко забрался на машину, взял вилы и бросил их Никите так, как будто тот должен был поймать их на лету. А он всего лишь отошел. Вилы воткнулись в землю рядом с ним, а могли бы вонзиться и в него.
— Ты это, поосторожней, — сказал Яшин.
Но мужик его не услышал, вернее, сделал соответствующий вид.
Он откинул борт, взял вторые вилы, стал сбрасывать сено прямо на землю и распорядился:
— Давай, скирдуй! — Дядечка показал место, куда надо было складывать сено.
Никита пожал плечами, взялся за вилы. Один раз зацепил и бросил, другой. Ничего, голова на части не развалилась и даже кружиться стала меньше.
Но работал он все-таки медленно.
Мужик разгрузил кузов, спрыгнул, махнул рукой и заявил:
— Баста!
Никита остановился, оперся о вилы.
— Федот! — Мужик протянул ему руку.
Никита назвался, пожал его заскорузлую ладонь.
— Извини, я просто глянуть хотел, какой ты. Если дерьмо, то зачем тебя в дом тащить?
— А баньку истопишь? — с усмешкой полюбопытствовал Никита.
Уж очень хотелось ему сказать, что банька для Федота — первое дело. Тому надо мыться с утра до вечера. За один час с такой вонью не управиться. Однако Яшин промолчал.
А вот в доме, как это ни странно, было довольно-таки чисто. Полы некрашеные, но свежие, доски хорошо обструганы, крепкие, толстые. Печь совсем недавно побелена. Мебель самодельная, весьма основательная, похоже, дубовая. Скатерки, занавески, кружева — во всем этом чувствовалась женская рука.
На полу в горнице лежал старый, затертый до дыр ковер. Его можно было бы назвать чистым, если бы не бурое пятно в углу. Еще одно, почти такое же, Никита заметил на полу. Как будто сок томатный пролили, а потом затерли. Был бы пол крашеный, пятно легко смылось бы, а так сок впитался в свежие доски.
