«Суверенная демократия» – это воля народа в неволе. В ее высших диктаторских образцах она обладает некоторыми типологическими чертами, у нас достаточно свежего социологического материала, чтобы их сформулировать. Она всегда строится вокруг Фигуры, которая надувается как шарик до состояния пупа Земли. Уникальность Упыря обеспечивается безальтернативными выборами – порой даже формально (Мубарак четырежды шел и триумфально побеждал на выборах из одного кандидата). Политика зачищена гербицидами и превращена в моно-поле пиара и пропаганды. Призыв от первого лица: «Со мной вам будет лучше!» (Возможна альтернатива: «Без меня вам будет еще хуже!») Подразумевается, что любые иные претенденты – враги и уроды. Лидер соревнуется только с самим собой. Главный лозунг – «Стабильность!» Диктаторы – чемпионы, рекордсмены стабильности.
«Суверенная демократия» – это способ держать в заложниках свой народ совершенно безнаказанно. В том числе буквально. Не вздумайте объявить санкции – пострадает простой люд. А уж тем более бомбить военный объект – с диктатора и волосок не упадет, он сидит в глубоком бункере, а вот незащищенная жертва в зоне поражения может оказаться, особенно если расчетливо разместить военный объект в гражданском квартале. Но и этот довод все более очевидным образом не работает.
Резолюция ООН (та самая, при голосовании которой Россия «воздержалась») благословляет «любые меры», за исключением оккупационных сил, для защиты гражданского населения. Ее можно назвать достаточно эластичной, а можно недостаточно честной и решительной. Она разрешает уничтожать артиллерию и танки, но молчаливо предполагает, что необученное ополчение из восставшего населения само должно справиться с регулярной армией и профессиональными головорезами – иностранными наемниками. С подачи ООН дело на Каддафи завел Международный уголовный суд. Предполагается, что его можно судить как главнокомандующего армии, допустившей преступления против человечества, но не как преступного правителя.
Конечно, это двусмысленность, даже если в практическом отношении этого окажется достаточно. Каддафи – закоренелый и особо опасный преступник против собственного народа и человечества. Хорошо, если возмездие он получит именно в этом качестве. Тогда это станет очень эффективной мерой антидиктаторской профилактики. Воздействие такого судебного приговора на грядущий миропорядок было бы грандиозным.
Кстати, консенсус по схожему поводу однажды в мире уже был достигнут. Я говорю даже не о Нюрнберге. То, что произошло в один майский день 1945 года в Берлине в конце самой страшной войны, имело черты исторического назидания: диктаторам лучше покончить с собой в бункере заранее! Это могло стать универсальным уроком, но, увы, не стало. Некоторые победители были больше похожи на побежденных, чем на своих союзников, и для того, чтобы доказать потенциал собственной системы, предпочли на полвека зарыться в траншеи холодной войны. Но уж в XXI веке, пережив холодную войну и крушение тоталитарного социализма-коммунизма, не пора ли всерьез задуматься об универсальном мире!
Кто-то по инерции продолжает играть в «суверенные демократии» и даже публично защищает неотъемлемые права диктаторов. Однако же все чаще последним пристанищем диктаторов становится бункер. Гбагбо из бункера извлек французский спецназ. Каддафи засел в бункер, откуда его выкуривают уже натовскими ракетами. В какой форме его настигнет заслуженный им приговор, мы скоро узнаем.
Когда пирамиды власти, которые строились на века, вдруг взрываются, как атомный реактор – блок за блоком, это происходит тектоническая сшибка разных пластов времени в одном пространстве. И потому повторю вывод, который настойчиво стучится в окно. Когда окончательно победит Интернет и гуманитарные интервенции станут неотвратимы, диктатуры окажутся устаревшим реквизитом.
Каир, Бейрут – Москва. Апрель 2011 г.
Тирану тиранья смерть
Уже стало традицией, что события класса гибели Муаммара Каддафи (См. Саддам Хусейн, Бен Ладен, Милошевич и др.) вызывают в нашем благословенном отечестве отчаянные приступы идиотизма. Публичные фигуры вдруг превращаются в языки огня. Очень длинные языки. Последний писк – обличение ливийских повстанцев, а через них или даже минуя их, напрямую Запада в аморальности, жестокосердии, лицемерии, садизме…
Действительно, убить человека у последней черты, загнанного, беспомощного, не сопротивляющегося, несмотря на свой золотой пистолет, молящего о пощаде, взывающего, наконец-то, к закону, праву, совести… И потом показать все это по мировым каналам – трубу, из которой его вытащили, ярость толпы, самосуд. И бездыханное тело, выставленное на всеобщее обозрение в его родном городе Сирт, прежде чем его зароют в песок пустыни в неизвестном месте, чтобы он скрылся навсегда и без следа…
Действительно, малоэстетично. И какая уж тут мораль. Только одна – грубая до предела: собаке – собачья смерть.
Точно не по-христиански. Или, как выразился один заметный реагент: «Ничего подобного нет в морали ни одной из мировых религий – ни в христианстве, ни в иудаизме, ни у мусульман этого нет».
Что правда, то правда. Как правда и то, что Каддафи сам выбрал себе такой конец. Он неотвратимо шел к нему, отбрасывая все другие варианты. Пока не остался один этот.
Армейский капитан из бедуинской палатки, сбросивший с трона короля Идриса в далеком 1969 году, превратился в мировое пугало и чучело. Превращение заняло 42 года, в течение которых исполнялись все его желания и прихоти. Не стало равных ему в стране: все конкуренты убиты, партии запрещены. Не стало законов, Священным Писанием и Уголовным кодексом стала его Зеленая книга. Не осталось места для несогласия и несогласных, его (их) карает поистине высшая сила. В тюрьме Абу Салим одной темной ночью 1996 года погибли разом 1200 политических заключенных. Десятки людей исчезали каждый год, таинственная смерть неотвратимо настигала оппонентов и за границей.
Одно слово – Джамахирия. И это слово придумал он.
По правилам Джамахирии он мог все – покровительствовать убийцам со всего мира: из соседних Либерии и Сьерра-Леоне, колумбийским повстанцам, ирландским террористам. Он даже пытался замутить бучу среди аборигенов Новой Зеландии. Сбить самолет для него ничего не стоило – в крайнем случае, несколько миллиардов отступных, при бесконтрольном владении всей нефтью и газом страны, семечки. Он – все: голос мировой бедноты, лидер Третьего мира, король Африки, Царь царей, Братский лидер революции, которая никогда не кончается. И больше ничего. Его нельзя уволить. Ему нельзя уйти в отставку – неоткуда уходить, как он подчеркивал все последнее время.
Его можно было только убить.
То есть, конечно, лучше было бы, если бы его арестовали, желательно огласив правило Миранды о его правах, и судили настоящим, корректным, независимым судом – национальным и международным. Но где же его взять – такой национальный суд? За 42 года такого суда точно не было создано. За 42 года его безраздельного правления в политической пустыне, которую он создал, на выжженной репрессиями земле остался только один жар – жажда мести. Ее малоэстетичный протуберанец и был явлен миру.
