У взрослого невероятно высокий болевой порог: он понимает, что полнота жизни невозможна без страдания, что не все можно и нужно контролировать и выторговывать, что правильнее просто делать все от тебя зависящее, невзирая на последствия.
Психологический рост – это уход от нигилизма, это процесс выстраивания все более и более сложных и абстрактных иерархий ценностей, с помощью которых вы могли бы переварить все то, что преподносит вам жизнь.
Детские ценности хрупки. Стоит отобрать у ребенка мороженое, его тут же настигнет экзистенциальный кризис – а за ним последует душераздирающий ор. Ценности подростка крепче, потому что он признает необходимость боли, но они тоже неустойчивы к неожиданным и/или трагическим событиям. Подростковые ценности неизбежно терпят крах в экстремальных обстоятельствах или просто разрушаются со временем.
По-настоящему взрослые ценности антихрупки: от неожиданных трудностей они только крепнут. Чем фиговее складываются наши отношения, тем полезнее оказывается честность. Чем страшнее мир вокруг, тем важнее набраться смелости и идти в нем своим курсом. Чем сложнее становится жизнь, тем необходимее научиться смирению.
Все это – добродетели бытия за пределами надежды, ценности по-настоящему взрослого человека. Путеводные звезды для нашего разума и сердца. Какой бы хаос и беспредел ни творился на земле, они, нетронутые, светят нам с небес и указывают путь во мраке.
Боль – наша ценность
Многие ученые и энтузиасты научно-технического прогресса верят, что однажды мы сумеем «вылечиться» от смерти. Мы изменим и оптимизируем свою генетику. Разработаем нанороботов, которые будут отслеживать и ликвидировать все возможные угрозы медицинского плана. Биотехнологии позволят нам до бесконечности заменять и восстанавливать части своего тела – и мы сможем жить вечно.
Все это похоже на научную фантастику, но некоторые даже полагают, что такие технологии появятся уже на нашем веку
{253}.
Мысль о том, что мы сумели бы избавиться от самой возможности смерти, преодолеть нашу биологическую хрупкость, облегчить любую боль, на первый взгляд просто восхитительна. Но, как мне кажется, все это чревато психологической катастрофой.
Хотя бы потому, что, избавившись от смерти, мы также избавимся от всех ограничений. А если убрать ограничения, теряется способность расставлять приоритеты. Все будет казаться одинаково хорошим или плохим, одинаково стоящим или не стоящим вашего времени и внимания, потому что… у нас и времени, и внимания хоть отбавляй. Можно будет сто лет подряд смотреть один сериал – и хоть бы хны. Можно будет забить на любые отношения, потому что эти люди все равно никуда не денутся – так чего напрягаться? Можно будет оправдать любую свою прихоть, любую идиотскую затею одной простой фразой: «Да ладно, не умру же я от этого», – и ни в чем себе не отказывать.
Смерть нам психологически необходима, потому что она создает стимулы. Нам есть что терять. Невозможно понять ценность чего-то, пока не ощутишь страх этого лишиться. Иначе не узнать, за что ты готов бороться, а чем можешь поступиться и пожертвовать.
Боль – валютный курс наших ценностей. Без боли потери (или потенциальной потери) невозможно определить ценность чего-либо.
Боль – основа всех эмоций. Негативные эмоции вызваны чувством боли. Позитивные – избавлением от нее. Избегая боли и становясь все более хрупкими, мы приходим к тому, что наши эмоциональные реакции оказываются абсолютно непропорциональными значимости события. Мы психуем из-за того, что нам подали бургер с тремя листиками салата вместо двух. Нас распирает от чувства собственной крутизны, потому что какой-то чувак из тупого видео на YouTube рассказал нам, какие мы молодцы. Жизнь превращается в сумасшедшие американские горки, по которым наше сердце несется то вверх, то вниз, пока мы прокручиваем вверх и вниз страницу на экране своего гаджета.
Но когда мы становимся антихрупкими, наши эмоциональные реакции обретают изящество и благородство, мы лучше держим себя в руках и принципиальнее следуем своим ценностям. Потому антихрупкость – это синоним развития и зрелости. Жизнь – нескончаемый поток страдания, и повзрослеть означает не выбраться каким-то образом из этого потока, а смело нырнуть в него и научиться грести в нужную сторону.
Следовательно, гнаться за счастьем – значит отказываться расти, отказываться взрослеть и учиться добродетелям. Вы просто воспринимаете себя и свой разум как средство достижения какой-то эмоционально кайфовой цели. Вы жертвуете осознанностью ради удовольствия. Вы отказываетесь от собственного достоинства ради большего комфорта.
Античные философы это понимали. Платон, Аристотель и стоики учили жить не для того, чтобы быть счастливым, а для того, чтобы воспитывать характер, вырабатывать в себе невосприимчивость к боли и понимание того, какие жертвы стоит приносить, – потому что такой и была жизнь в их времена: сплошным долгим и мучительным жертвоприношением. Античные добродетели: отвага, честность и смирение – это разные проявления антихрупкости. Это принципы, которые в условиях хаоса и бедствий становятся только сильнее.
И только с приходом Просвещения – эпохи науки, технологий и надежд на бесконечный экономический рост – мыслители и философы заразились идеей, которую Томас Джефферсон окрестил «погоня за счастьем». Видя, как наука и рост благосостояния искореняют нищету, голод и болезни, мыслители Просвещения приняли это облегчение боли за избавление от нее. Многие общественные деятели и интеллектуалы наших дней продолжают делать ту же ошибку: они думают, что экономический рост освободил нас от страдания, а не просто заменил физическое страдание психологическим
{254}.
Однако кое в чем философы Просвещения были правы: некоторые формы страдания лучше других. Как ни крути, лучше умереть в девяносто, чем в двадцать. Лучше быть здоровым, чем больным. Лучше быть свободным и следовать своим целям, чем быть у кого-то в услужении. По сути, «благополучие» можно определять тем, насколько ваша боль желаннее других
{255}.
