И слава Богу, что обошлось! Иначе бы я реализовал-таки план «От всей души» для сотрудников жилищного отдела столичного муниципалитета. Перестрелял бы, сколько успел. Без всякой подростковой американщины. Без приема «прозака». Не с кондачка, а с душой подготовившись. Сюрпрайз, как говорится, от всех многодетных отцов и жертв ипотечных живодерок. Опять же, еще один повод душу почувствовать. По-нашему, по-русски, по факту боли.
Хотя вру. Раз уж раньше не перестрелял, сейчас поздно начинать. Да и не логично. Как в тучи картечью лупить, один хрен солнце не выйдет. Микроклимат. Прав был Лужков: Москва – мегаполис, бедным здесь делать нечего.
Придется и дальше веселить деепричастными оборотами снулых наследников «золота партии». Символизировать и олицетворять за деньги придется, задумчиво хмуриться и сочувственно цокать языком, выслушивая у аналоя гундёж зараженного гонореей в Таиланде тринадцатилетней проституткой госчиновника, вместо того чтобы смазать ему от души кастетом в бубен.
Нет, мы пойдем другим путем. Одобренным сверху, по вертикали. Сходить в солярий, стать фиолетовым, как распаренный детородный орган, завести элитных глистов и похудеть в две трети, наладить периодику посещения «Сохо», полюбить удобные платиновые визитницы, посеять сомнения в своей ориентации и придать лицу полагающееся целлулоидное выражение. И никаких походов с друзьями без «черного центуриона» на последний сеанс в «Мегу», ни глотка пива в «Трех пятачках» на Коптевском рынке, ни одного продукта, купленного вне «Азбуки вкуса», и, разумеется, никаких вонючих байкеров, только шумные уокеры с расплющенными от перегрузок лицами, преодолевающие Кутузовский за десять секунд, туда и обратно, потому что за МКАД подходящей дороги нет. И еще пяток несложных условий, гарантирующих в будущем моим детям индивидуальные спальные места.
Главное, с тоски не удавиться.
Душа. Душа! У Джона Миллигана, судя по заключениям судмедэкспертов, их было двадцать четыре, за что его и оправдали. Тоже выход. Возьму три. Чтобы одна за весь мир молитвенно предстояла, другая семью кормила, а третья следила, чтобы первые две друг друга в клочья не порвали.
Крест лжи
Судьба распорядилась таким образом, что мне приходилось часто давать интервью. По юности меня это изрядно забавляло, я даже приврал где-то, а где точно – забыл. Так и живу частью вымышленной биографией. Всё бы ничего, но порой начинаешь вспоминать и с изумлением обнаруживаешь, что никогда не думал так, как говоришь, никогда не интересовался тем, чем интересуешься, и хочешь абсолютно противоположное тому, что должны хотеть такие, как ты. Нахватался чего попало, что раньше помогало сквозь житейский бурелом пробираться. Теперь с таким хозяйством особо не побегаешь. Давно пора разгрузиться от лжи и продолжить осознанное движение дальше.
Итак: где и когда я соврал? Наверное, когда на собственных почти случайных крестинах в восьмидесятые в ответ на вопрос священника: «Веруешь?» утвердительно кивнул. Во что я верил тогда? Во что я верю сейчас? Намного ли подростковое упрямство эволюционировало за тридцать лет?
Я верю в безграничность Вселенной и вероятность существования ее Творца. Предлагаемый мне ортодоксией Символ Веры каждой буквой принимается мной как единственно возможная истина. Точнее, обстоятельнее и понятнее желанную конструкцию Вечного сформулировать невозможно. Но я это говорю как человек разумный, а не как человек уверовавший. Что есть моя вера? Безграничная любовь к духовному отцу, истовое желание достичь его уровня веры? Набор удобных приспособлений для ведения семейной жизни? Попытка предельно искреннего общения с другими, чтобы они могли во мне как в пастыре обрести способного понять их близкого? Тщательное следование богослужебному порядку, чтобы хоть краем глаза увидеть отблески Горнего сияния? Ведь всякий раз, входя в алтарь, я вымерял каждый жест, опасаясь неверным движением отпугнуть «духа мирна», который раз и навсегда укрепит мою веру.
Правильно ли я поступил, когда, потворствуя желаемому при рукоположении меня в священники, не принял к сведению действительное? Когда понимал, что вера, описанная на тысячах страницах духовных книг, – это не совсем то, что я имел на тот момент? Когда я считал все, происходящее со мной, Волей Божией, даже отсутствие истинной веры, двигающей горами и воскресающей мертвецов? Когда мой религиозный кодекс более походил на абордажный выкрик: прорвемся?! Или так правильно? Или так и должно быть? Заслужить честным и точным служением списания части грехов и по факту умирания занять более или менее приличные позиции в Царствии Отца моего Небесного?
Но тут опять возникает ложь. Делай так и так, тогда будет так и так – должен говорить я, но не говорю, потому что Христос – есть правда, и если так, то я должен сказать: делай это и это, и по теории должно произойти то-то и то-то. Справочное бюро получается, а не общение с преподобным. Но врать все равно не хочется. Люди, приходящие в Церковь на поиски Бога, достойны большего. Им приходится переступать через слишком многие приобретенные за жизнь условности, чтобы столкнуться в церковном притворе с делягой от веры или лжецом. Они трогательно беззащитны перед лицом необъятной Тайны, разгадав которую, будут спасены от смерти и окружающей бессмыслицы.
На них хочется произвести впечатление человека, сопричастного Разгадке и внятно транслирующего условия ее достижения.
Но это не так. Так в чем мой Христос, если он и есть сама правда? Меня нельзя назвать верующим человеком, хотя это смысл моей жизни. Я не был свидетелем явственного чуда, которое не смог бы хоть как-то объяснить с точки зрения здравого смысла. Я искренне считаю, что единственным чудом на земле является любовь, – настоящая, бескомпромиссная, жертвенная любовь, на пике своем уже не различающая своих и чужих, плохого и хорошего, правильного и нет. Не нуждающаяся ни в чем, кроме себя самой, оправдывающая преступления и попирающая все известные законы, включая духовные, благословляющая этот мир своим присутствием. Ей нельзя научиться, ее можно только воспитать, как маленького ребенка. Но, как подсказывает опыт, – тщательно следуя рекомендациям Церкви. Сначала – терпение, далее – периодика, потом – привычка и, наконец, – приятие себе подобных как близких, со всеми их человеческими недостатками и талантами. На последнем пункте у меня возникает трудность – я и так всех воспринимаю, ну за исключением тех, кого и людьми-то не назовешь. Не дерзну утверждать, что владею даром любви, но заверяю, что действительно не вижу особых отличий одного человека от другого. Все достойны внимания, а может, и спасения достойны. Хотя – это ересь, а значит, я просто чего-то не учел.
Во что же я верю – во Христа или в то, ради чего Он взошел на Голгофу, приняв грехи всего человечества, сам пережив все существующие проявления человеческого, кроме греха? Пережив даже богооставленность – непостижимо лишив Себя Самого веры в Самого Себя и тем сокрушив врата Ада и проложив сквозь них для всех дорогу Воскресения.
«Лишил Себя веры в Себя». Как это сходно с теми чувствами, которые испытываю я. А может, это и не ложь – отсутствие искренней веры? Может, это последнее испытание? Нет. Конечно – нет! Не воскрешен Лазарь, не усохла смоковница, не претворена вода в вино. И грехи в обилии имеются. Нет! В пророки рано. Но что-то неуловимо верное в моих рассуждениях все-таки имеется. Если даже в жизни Бога был момент отсутствия веры, быть может, и у меня есть надежда! Только осталось взойти на крест. Крест лжи в собственную веру.
