Но Гленн сказал:
– Видите ли, вчера он приходил в больницу с раной на руке. Они с друзьями перелезали через забор, и он поранился о проволоку.
Гленн улыбнулся.
– С ним все в полном порядке.
Эпилог
Одна из проблем в работе врача скорой помощи заключается в том, что сами вы начинаете нуждаться в услугах, которые всю жизнь оказывали другим, только ближе к концу своей карьеры. Медицинское образование большинство из нас начинает лет в двадцать, то есть тогда, когда под болезнью подразумевается небольшой грипп, а все рецепты заканчиваются припиской «на десять дней». Я был таким же. Кроме того, по счастливому стечению обстоятельств, сам за всю жизнь попадал в пункт скорой помощи всего три раза.
Впервые это произошло, когда мне было пять. Мы с родителями обедали в рыбном ресторане, и у меня в горле застряла косточка. Все, что я запомнил про пункт скорой помощи, это как мы сидели в зале ожидания – довольно долго, – и как я потом лежал на спине и смотрел на доктора. У него на лбу горел фонарик, а в руках сверкали устрашающие инструменты. К счастью, готовясь к тому, что он собирался со мной сделать, я внезапно проглотил злосчастную кость.
Во второй раз мне было девять. Родители привезли меня в больницу посреди ночи, потому что у меня поднялась температура и страшно болели все мышцы. Врач решил, что это может быть полиомиелит, поэтому отправил меня в палату, где мне две недели подряд утром и вечером кололи в попу пенициллин. Потом они пришли к выводу, что полиомиелита у меня все-таки нет, и отправили назад в школу. Пенициллин мне в любом случае не помог бы: полиомиелит вызывается вирусом, и антибиотики на него не действуют. Но в 1952 г. никто этого не знал.
В последний раз я оказался в скорой в двенадцать. Наша школа находилась в Адирондакских горах, и зимой мы катались на лыжах. Безопасных креплений тогда еще не существовало. Однажды я упал и подвернул ногу; учитель повез меня в больницу в Лейк-Плесиде. Доктор меня осмотрел, сделал снимок и сказал, что это просто вывих.
Итак, всего три визита в пункт скорой помощи, и все три раза я отделывался достаточно легко. То же самое касается и следующих шестидесяти лет. Я не хочу сказать, что никогда не болел. Конечно, после окончания института у меня появился свой врач, и я регулярно проходил осмотры. Но в скорую с детских лет больше не попадал.
До прошлого года.
У нас с женой есть небольшой домик на колесах. Вообще-то это просто грузовой вариант Доджа, у которого случился серьезный приступ туристической лихорадки. В результате болезни в кузове вместо грузового крепежа стали появляться кровати, потом кухня и так далее – пока что болезни не видно конца. Одним весенним вечером я взялся его мыть, готовясь к путешествию по южным штатам, но поскользнулся и упал. В момент падения я ударился левым бедром об острый угол деревянного каркаса кровати.
Такой боли я никогда раньше не испытывал. Мало того, я, словно в рекламе, лежал, распластавшись, на полу и не мог подняться. К счастью, у меня в кармане был телефон, так что я позвонил жене, сидевшей в доме, и попросил спуститься в гараж, чтобы пристрелить меня – ну или помочь подняться. Она тут же прибежала и, на мое счастье, предпочла второй вариант. Поднять меня с пола оказалось делом нелегким, но, несмотря на ее зубовный скрежет и мои громкие стоны, вскоре я оказался на ногах.
И тут обнаружил, что на левую опираться никак не могу. При малейшем движении боль усиливалась. Поэтому, несмотря на безграничную способность к отрицанию любых проблем, мне пришлось-таки допустить в голову мысль о возможном переломе бедра. Был только один способ это проверить: поехать в скорую помощь.
Вторая проблема заключалась в том, как меня туда доставить. Уже не помню, как жена справилась с задачей: во мне почти сто девяносто сантиметров роста при весе восемьдесят килограмм, если не больше. Линда, наоборот, с годами становится все тоньше, а рост у нее метр пятьдесят. Несмотря на это, она кое-как, где-то волоком, где-то ползком, дотащила меня до машины и повезла в ближайшую больницу, вынужденная при этом слушать мои стоны и причитания каждый раз, когда давила на тормоза или подпрыгивала на кочках. Я же, хоть и страдал, понимал, что со мной происходит нечто совершенно новое и очень важное: впервые в своей взрослой жизни, через шестьдесят лет после того вывиха, меня «срочно доставляют в пункт скорой помощи». (Срочно, но очень аккуратно. И с соблюдением скоростных ограничений.) Мне было ужасно интересно, что случится дальше.
Когда мы добрались, Линда подъехала к дверям приемной и забежала внутрь. Через пару секунд она вернулась с двумя медсестрами и креслом-каталкой. Меня спросили, смогу ли я идти. Ни при каком раскладе! Тогда мне предложили помочь пересесть в кресло. Во время поездки боль сильней не стала, кроме того, чтобы попасть к врачу, в любом случае требовалось выбраться из машины, поэтому я согласился. Меня пересадили – «вежливо, но твердо». Конечно, было больно, но не сильней, чем до того. Потом меня отвезли в приемную и так же аккуратно перегрузили на кушетку.
Как только я устроился, одна из сестер начала стандартный опрос. Сколько мне лет? Семьдесят два. Аллергия на лекарства? Нет. Хронические заболевания, предыдущие госпитализации? Нечасто. И так далее. Опрос был быстрым, но тщательным, ничего важного сестра не упустила. Дальше пришел дежурный сотрудник, спросил у меня имя и адрес, еще кое-какие личные данные, а потом взял страховое свидетельство, чтобы снять с него копию. Это заняло не больше минуты. Я не удивился: в конце концов, я являлся частью этого механизма чуть ли не всю свою взрослую жизнь. Все было как обычно, но в то же время совершенно по-новому – для меня. Я словно оказался в той же комнате, где всегда работал, но стоял не на полу, а на потолке. Все знакомое, но перевернутое. Нежданно-негаданно я перешел на другую сторону. Был посетителем в ресторане, где много лет обслуживал клиентов.
Дальше случилось маленькое чудо. Минуту-две спустя пришел другой медбрат с парой небольших шприцев. Он попросил меня вытянуть руку и поставил в вену катетер. Одновременно он попросил оценить боль по шкале от одного до десяти. К тому моменту с девяти она ослабела примерно до шести. Он хотел знать, нуждаюсь ли я в уколе обезболивающего.
Мгновение я колебался. Боль немного ослабела, и я не хотел показаться хлюпиком. И потом, в стране настоящая эпидемия злоупотреблений опиатами, не хватало еще, чтобы персонал решил, будто я приехал ради укола. Я ответил, что пока могу потерпеть.
Но тут медбрат сказал нечто очень разумное и важное:
– Понимаете, вас сейчас повезут на рентген, будут перекладывать с каталки на стол, потом им придется несколько раз поворачивать вашу ногу, так что, возможно, станет больнее. Вы уверены, что укол не нужен?
Он был прав. Именно так все и будет. Я кивнул и протянул руку.
Лекарство, которое мне ввели, было несильным. Его главный компонент тот же, что в алеве (напроксен), но в немного большей дозировке, оно поставляется в ампулах. Боль тут же успокоилась до вполне терпимых трех баллов.
