В купальне Parson’s Pleasure студенты больше не купаются голышом, как прежде, – с тех пор как команда девушек-гребцов вылезла здесь из лодки, обошла это место по берегу и вернулась в лодку чуть ниже по течению Черуэлла.
Правильно выбрав место, вы можете попасть прямо к хоббитам. Надпись «В память о Толкиене» вырезана на одной из скамеек рядом со стрелкой в направлении двух близлежащих деревьев, которые символизируют Тельперион и Лаурелин. В нескольких сотнях метров посаженная в 1967 году белая ива напоминает о победе оксфордской крикетной команды над командой Вест-Индии. Но и без всяких воспоминаний здешние деревья удивительны сами по себе: атласский кедр и мамонтовое дерево, белая кария, лириодендрон, катальпа, берека лечебная и гималайский кедр – редкие, порой уникальные виды, заботливо собираемые здесь с середины xix века, когда земельные угодья Мертон-колледжа отошли к университету. Оксфорд – город деревьев, а не только книг. Аллея, усаженная разными видами кленов, ведет к Рейнбоу-бридж, а дорога по берегу Черуэлла через заливные луга – к Мерстону.
У северной границы парка в 1878 году был основан Леди-Маргарет-холл – первый в Оксфорде женский колледж, расположенный вдали от центра, где все места были заняты мужчинами. Преимущество – собственный кусочек реки и собственный сад, который через сто лет все же пришлось делить с мужчинами. Помимо цветов и деревьев в инвентарном списке колледжского сада упоминается двести пятьдесят видов дикорастущих растений, шестьдсят девять видов птиц, двадцать дневных и сто восемьдесят три вида ночных бабочек. Из этого благословенного биотопа вышли такие сильные женщины, как премьер-министр Пакистана Беназир Бхутто, глава британской разведки Паулин Невилл-Джонс, писательницы Антония Фрэзер и Кэрил Черчилль.
Леди-Маргарет-холл, сокращенно ЛМХ, назван в честь леди Маргарет Бофор, матери Генриха VII. «Она была аристократкой, ученой дамой, святой, после трех браков клялась в непорочности; чего еще можно требовать от женщины?» – писала о ней Элизабет Вордсворт, основательница ЛМХ. Она же открыла в Оксфорде кафедру теологии и два колледжа в Кембридже. После 1896 года ЛМХ с комфортом разместился в собственных кирпичных неогеоргианских корпусах под четырехскатными крышами. На фоне этой несколько гувернантской по духу архитектуры выделяется только часовня – крестообразная купольная церковь в византийском стиле, спроектированная в 1931 году сэром Джайлзом Гилбертом Скоттом. Что касается будущего ЛМХ, то, как написано в научно-фантастическом романе Ф. Д. Джеймс «Дитя человеческое»: «В здание Леди-Маргарет-холла, бывшего женского колледжа, перебрался оксфордский массажный центр».
Обитель Додо и динозавров: Университетский музей и Музей Питт-Риверса
Да, вы попали в сказочные земли, куда уходят мифы, когда они умирают.
Джеймс Фентон. «Музей Питт-Риверса, Оксфорд» (1995)
Высоко подняв голову, ожидает посетителей в большом зале Университетского музея естественной истории готовый к прыжку игуанодон. Он находится в окружении скелетных слепков других доисторических животных: четырнадцатиметрового Tyrannosaurus rex и местного Cetiosaurus oxoniensis, который, по заверениям специалистов, является вегетарианцем.
Над зрелищно оформленным залом изгибается крыша из стекла и железа, будто это Центральный вокзал для динозавров. Экспозиция начинается прямо отсюда. Чугунный «свайный куст» делит прямоугольный внутренний двор, обрамленный крестовым ходом арок и галерей. Стрельчатые своды поддерживают стеклянную седловидную крышу. Неоготический «собор знаний», спроектированный в 1855 году с использованием технических возможностей века железных дорог малоизвестным викторианским архитектором Бенджаменом Вудвордом, привлекшим на помощь литейщиков из Ковентри. Элегантность антрвольтов, их филигранный растительный орнамент предваряют югендстиль и одновременно иллюстрируют направленность музея естественной истории, как и кованые капители: листья, цветы и плоды каштанов, лип, пальм и других деревьев. Сами по себе аркады – готовые иллюстрации к лекциям по ботанике и геологии. Стволы колонн выполнены из разных пород камня, добываемых в Британии; каждая капитель представляет свое растение. Моделями послужили растения Ботанического сада, а скульпторами были в основном ирландцы, прежде всего своевольные братья О’Ши.
Акцент на готику, ручную работу и на природу как источник орнаментов был особенно дорог Джону Рёскину, принимавшему в строительстве Университетского музея столь деятельное участие, словно оно было продолжением «Камней Венеции», его собственного, только что сформировавшегося эстетического кредо. Для иллюстрации своего «Евангелия труда» Рёскин сам впрягся в работу. Вместе с несколькими учениками он построил кирпичную колонну внутри здания – правда, так неумело, что профессионалам пришлось снести и выстроить ее заново.
Это была идея Рёскина – построить рядом с музеем химическую лабораторию, скопировав кухню средневекового аббатства Гластонбери вплоть до восьмиугольной пирамидальной крыши и фонарей. Гораздо меньше, чем многих современников, его смущало, что материалы, пригодные для здания вокзала – стекло и железо, – не вполне подходят для адекватной передачи готического духа. «Совершенно неприлично», – вынес свой приговор Альфред Теннисон. Но основание музея повлекло за собой и другие серьезные конфликты.
В год открытия (1860) в Университетском музее проходили легендарные дебаты. Епископ Оксфордский Сэмюэль Уилберфорс, один из столпов англиканского истеблишмента, и зоолог Томас Хаксли перед более чем семьюстами зрителей спорили об эволюционной теории Чарлза Дарвина, чей эпохальный труд «О происхождении видов» увидел свет на несколько месяцев раньше. Неужели Хаксли верит, вопрошал епископ, прозванный Мыльным Сэмом за изворотливость в словесных баталиях, что в его роду «с материнской или отцовской стороны была обезьяна»? По свидетельству очевидца, бледный от ярости Хаксли поднялся с места и ответил: «Лучше уж произойти от обезьяны, чем от какого-нибудь теолога, злоупотребляющего собственным авторитетом, лишь бы задавить истину».
В годы дебатов о дарвинизме Университетский музей Оксфорда предлагал обширный наглядный материал как исследователям, так и широкой публике. В его распоряжении имелось около пятисот тысяч окаменелостей, десятки тысяч минералов, три миллиона насекомых, и лишь малую долю этих сокровищ музей был в состоянии демонстрировать. Но где же Додо? Что осталось от редкой, давно вымершей птицы семейства пастушковых? Челюсть, череп и аура – все там же, где Льюис Кэрролл и Алиса увидели впервые: в Университетском музее. Вот она, эта реликвия Страны чудес, прибывшая с острова Маврикий, – в витрине на первом этаже. Именно на Маврикии не способный летать гигантский голубь Raphus cucullatus в xvii веке пал жертвой собственной упитанности и прожорливости моряков. Всего двенадцать дронтов были доставлены живыми в Европу, где вскоре от них осталась лишь поговорка «мертв, как Додо». Экземпляр из коллекции Традесканта перешел во владение Оксфордского университета в 1683 году. В 1775 году, когда выбрасывали последнюю тушку дронта, куратор сохранил челюсть и череп.
Льюис Кэрролл же, чье настоящее имя было Доджсон и который нередко, представляясь, заикался: «До-до-доджсон», в каком-то смысле отождествил себя с вымершей птицей и вывел ее в третьей главе своей «Алисы в Стране чудес», тем самым обеспечив птице бессмертие. Когда все животные промокают в озере слез, именно Додо предлагает устроить «бег по кругу», чтобы они обсохли, и после получасовой пробежки на месте объявляет, что все выиграли. «А кто будет вручать призы?» – раздается хор голосов. «Она, разумеется», – отвечает Додо. Каким-то образом все снова возвращается к Алисе.
