И Торвард впервые улыбнулся. Но это была не прежняя его улыбка, быстрая, живая и открытая. Она словно бы всплыла из каких-то неведомых глубин и медленно осветила лицо, причем Торвард улыбнулся только правой половиной рта. Рамвальд конунг никогда не видел кюны Хёрдис и не знал, что так улыбается Торвардова мать-ведьма. Но фьялли это знали, и при виде новой улыбки вождя их каждый раз пробирала дрожь.
А кварги так и не поняли, что он имел в виду: что ему следует оберегать своих людей от Винденэса или Винденэс от них.
Фьяллям освободили два больших гостевых дома прямо в конунговой усадьбе, и они расположились там. Прослышав, что конунг фьяллей покупает в большом количестве меха, шерсть и кожи, расторопные торговцы мигом навезли в усадьбу всякого: и подороже – для знатных, и подешевле – для дренгов. Широкий двор усадьбы мигом превратился в подобие торга. Торвард прохаживался вдоль разложенного товара, придирчивым взглядом оценивая привезенное.
– Что это ты приволок? – Он остановился перед волокушей, на которой были разложены одна на другой три медвежьих шкуры – бурая, потемнее, другая посветлее, с рыжеватым отливом, и третья почти черная. – У нас во Фьялленланде медвежьи шкуры носят только бонды.
– Но ведь это самый подходящий мех для берсерка! – ответил находчивый торговец. – Берсерк, «медвежья шкура», что же им еще носить! А ведь не может такого быть, чтобы у тебя, конунг, в дружине не оказалось ни одного берсерка!
– Ну, парочка «медведей» у меня есть! – Торвард усмехнулся и крикнул: – Бьёрн! Иди сюда, тут для тебя кое-что принесли!
[4]
– Посмотри, конунг! – окликнул его Сёльви. – Никогда такого не видел!
Отвернувшись от связок дорогих собольих шкурок – и местных, и квиттингских, и даже говорлинских, черных с рыжеватым отливом, – Торвард обернулся на знакомый голос. Сёльви стоял возле волокуши, на которую было выложено несколько больших шкур с длинным густым ворсом, почти белым, только с серыми полосами по бокам. Выглядели шкуры красиво и очень необычно.
– Что это? – Торвард поднял глаза на хозяев товара. – Что-то я таких зверей не знаю.
Товар привезли мужчина и женщина, оба барландцы, судя по бусам, плотно охватывающим шеи, – из голубых, зеленых и янтарных круглых шариков. Подвески из таких же бус у женщины на висках спускались с ленты, повязанной поверх головного покрывала.
– Это ледовые волки, Торвард конунг, – с достоинством ответил мужчина.
– Никогда о таких не слышал.
– Их добывает племя, которое называет себя хильелапси. Их земли примыкают к Ледяному морю. Это на север от Барланда, если по суше, и на северо-восток от вандров, если идти по морю. Хотя я не слышал, чтобы кто-то ходил туда по морю, там ведь, как говорят сами хильелапси, лед не тает круглый год. А мы торгуем с ними на наших северных рубежах.
Торвард погладил мех. На ощупь тот был волчьим, но шкуры выглядели вдвое крупнее обычных.
– Ну и здоровые были твари! – заметил Халльмунд, который тоже подошел поглядеть. На плече у него уже висела пухлая связка собольих шкурок.
– Ледовый волк – особенный зверь, – сказала женщина. Голос у нее был звучный и красивый, и Торвард поднял на нее глаза. – Хильелапси называют его «йаансуси». Они считают его скорее духом, чем зверем. Это дух, рыщущий в ночи, выискивающий зло и карающий его. Он не сидит на месте, он любит борьбу и не боится никаких опасностей. Говорят, что он является воплощением бога Раммана – владыки всех стихий, который вращает колесо жизни во вселенной. Рамман дает достойному человеку силу подземного огня и способность выжить там, где не выживет никто.
– Это где же верят в такого бога? – спросил Торвард. – Там, на Ледяном море?
– Когда-то очень давно в него верили везде, – ответил барландец. – Потом на землю Морского Пути пришли асы, а древние боги оказались забыты. Но кое-где о них помнят и сейчас.
– Я это возьму. – Торвард кивнул. На него подействовал рассказ о древнем боге Раммане, так не похожий на все те присказки, с которыми торговцы расхваливают свой товар, а образ белого волка, рыщущего в ночи, задел что-то в душе. – Сколько хотите за шкуру?
– Полмарки серебром за каждую.
– Что! – заорал Эйнар, как будто покушались на его мужское достоинство. – Да твоя собственная шкура столько не стоит! Да за полмарки серебра вон там справа двадцать черных говорлинских соболей отдают, а тут какая-то облезлая собака!
– Говорлинских соболей на любом торгу можно набрать хоть тысячу штук. – Торговец ничуть не смутился. – А ледовый волк встречается еще реже, чем ледовый медведь. Прошлым летом я выменял только три шкуры, а перед этим несколько лет хильелапси не привозили ни одной. Как они говорят, когда охотник встречает ледового волка, еще неизвестно, кто чью шкуру добудет.
Женщина молчала, невозмутимо сложив руки под плащом.
– Давай твои весы. – Торвард оглянулся и махнул рукой Стюру Малиновке, у которого был мешок с серебром. – Я беру все три. Если уж в Морском Пути заведется ледовый волк, то только один.
– Это верно, Торвард конунг, – сказала женщина.
Она без страха посмотрела ему в глаза, и отчего-то казалось, что она и правда понимает, чем нынешний конунг фьяллей отличается от всех людей на свете.
– Ты ведь родился в год Белого Волка, – добавила она, а Торвард удивился: он и знать не знал, в какой-такой год он родился.
Каждый выбрал себе наряд по вкусу и возможностям, и служанки Рамвальда конунга тут же засели за работу: шить шерстяные и кожаные рубахи, накидки, плащи, полушубки, шапки, вязать чулки. Сшить Торварду полушубок из шкуры ледового волка взялась сама женщина-барландка, привыкшая работать с самими разными мехами и шкурами. Торвард велел ей принести все нужное и работать здесь же, в гостевом доме.
– Мехом вверх, – только сказал он, и женщина невозмутимо кивнула:
– Я вижу, Торвард конунг.
Зимнюю одежду обычные люди шьют мехом внутрь, а сверху покрывают тканью сообразно вкусам и достатку. Мехом наружу носят плащи, накидки и полушубки только люди-звери: берсерки и ульвхеднары. Торвард, обученный древним воинским искусствам и еще при посвящении в семнадцать лет убивший волка голыми руками, имел право носить вместо плаща шкуру с мордой и лапами, а сейчас чувствовал себя скорее зверем, чем человеком. И барландка понимала, что он имеет в виду.
Почти все время, пока она шила, он сидел рядом и не сводил с нее глаз. Женщина была средних лет, старше его, и не так чтобы красива, но от ее лица и всей фигуры веяло умом, несокрушимым спокойствием и потаенной мудростью. Она походила на безветренный летний день, за теплом которого уже мерещится богатый урожай осени. Ее ничуть не смущал пристальный взгляд грозного конунга, только от присутствия которого все кварги чувствовали себя неуютно, да и муж ее спокойно занимался своими торговыми делами, не видя в этом внимании чужого вождя к его жене ничего угрожающего. Они совсем не разговаривали, но в то же время Торвард казался сосредоточенным, будто прислушивается к чему-то, слышному только ему одному.
