Не знаю, и при мысли об этом начала кружиться голова.
– У молодого человека есть вкус и стиль, это очевидно, – вздохнула Труди.
– И деньги, – решительно добавил Макс.
– Не думаю, что он платил деньги за эту вещь, если его родителям принадлежит предприятие, которое изготовило ее, – заметила Эмбер.
– Друзья! – перебила мама и указала на обеденный стол, за которым был накрыт праздничный завтрак. – Оставьте Руби в покое и садитесь. – Она подошла ко мне, взяла с колен сумку, осторожно поставила обратно в коробку и потянула меня за руку, поднимая с дивана. Обняв за плечи, прижала к себе. – Нехорошо так говорить о подарке. Молодой человек думал о тебе, и это чудесный жест, за который мы должны быть благодарны. – Она постучала пальцем по моему носу: – А теперь иди задувать свечи.
Мы все пошли к столу. Уже десять лет у меня было одно-единственное желание, которое я мысленно загадывала, задувая свечи на именинном торте. Оксфорд. Однако в этом году в голове появилось другое слово, и мне пришлось остановиться, чтобы сосредоточиться.
– В восемнадцать лет можно загадать два желания, – мягко произнес папа. Я не заметила, как отец подъехал ко мне, пока он не погладил меня по спине. Он явно увидел на моем лице следы мысленной борьбы.
– Это точно, – подтвердила мама. – Это закон дня рождения.
К моим щекам подступил жар, и я отвернулась. Я не хотела анализировать, почему имя Джеймса было первым, о чем я подумала. Или почему я ловлю родителей на слове, закрывая глаза и задувая свечи.
Этот день рождения станет одним из лучших, какие когда-либо праздновали. После завтрака мы отправились гулять и сделали семейное фото в парке Гормси, для чего нам потребовалось чуть ли не десять попыток, потому что каждый раз кто-нибудь закрывал глаза. Днем пришла Лин, и мы со всей семьей играли в настольные игры и в Крокодила, и нам с Лин с трудом удалось в конце обыграть Макса и тетю Труди. Вечером папа с Эмбер устроили ужин из трех блюд, часть из которых он приготовил еще накануне. Мы долго сидели за столом, и я была поражена, как естественно Лин вписалась в наш круг. Кажется, ей не мешало то, что она не понимает некоторых вещей, в которые были посвящены только члены семьи. Зато она постоянно расспрашивала маму о ее работе в пекарне и долго беседовала с папой о его поперечном поражении спинного мозга. Как оказалось, дядя Лин тоже колясочник – информация, для меня совершенно новая. Я была удивлена, как непринужденно она подошла к этой теме, нисколько не смущаясь папиной инвалидности.
После того, как все разошлись, я была такой сытой и довольной, что вообще-то тут же могла уснуть. Но когда я натянула пижаму, мой взгляд упал на черную коробку, стоящую на письменном столе. Я подошла к ней. Немного помедлив, подняла крышку и достала сумку. Легким движением открыла оба клапана. Тщательно собрав из ящика стола все вещи, которые понадобятся в понедельник, я начала размещать их по кармашкам и отделениям сумки. Мне пришлось несколько раз перекладывать все по-новому, прежде чем я осталась довольна распределением вещей. После рюкзака, в который приходилось складывать все в одно большое отделение, это был настоящий рай. Тут даже маленький держатель для ручек есть, и я воткнула в него те, которые использовала чаще всего для ведения ежедневника.
Не знаю, представлял ли себе Джеймс, какую радость он принес мне своим подарком. Но теперь, глядя на сумку, я понимала, что никогда не смогу вернуть ее обратно. Я наклонилась, чтобы из левого наружного кармана достать телефон, который туда положила. Я помедлила не больше секунды, потом нашла номер Джеймса и нажала на вызов. Я поднесла трубку к уху и стала ждать. Пошли гудки. Они продолжались довольно долго. И когда я уже собралась сбросить звонок, он ответил.
– Руби Белл. – Прозвучало так, будто он ждал звонка.
– Джеймс Бофорт. – Если он называет меня полным именем, я тоже могу так делать. В отличие от прежних времен, когда его имя было почти ругательством, сейчас оно звучало совсем иначе. Гораздо лучше.
– Как ты, все в порядке? – спросил он, при этом я едва могла разобрать слова. На заднем фоне играла музыка, которая постепенно стала тише. Я попыталась представить, где он и что делает.
– У меня все превосходно. Я только что собрала вещи в новую сумку, – ответила я, водя пальцем по краю дорогой кожи. Шов абсолютно ровный.
– Она тебе нравится? – спросил он, и мне очень захотелось узнать, как он выглядит в этот момент. Во что одет. У меня в голове он запечатлен в школьной форме, потому что я почти не видела его в другой одежде, но сейчас я напряглась и попыталась представить Джеймса в черных джинсах и белой толстовке. В тот день перед нашим домом он выглядел как совершенно обычный парень. Не как наследник миллиардного состояния. Человечнее. Доступнее.
– Она чудесная. Ты ведь знаешь, что это было совсем не обязательно? – наконец произнесла я. Защелкнув застежки, я села за письменный стол, скрестив на столешнице ноги.
– Я хотел тебе что-нибудь подарить. И подумал, что для человека, который любит порядок так, как ты, «Джеймс» самый лучший выбор.
– Джеймс?
– Так называется эта модель.
– Ты подарил мне сумку, которую назвал собственным именем?
– Не я ее так назвал, а моя мать. Есть еще «Лидия». И несколько других моделей, носящих имена родителей. Но «Лидия» слишком маленькая для тебя, а «Мортимер» слишком велик. Кроме того, меня забавляет мысль видеть, как ты ходишь в школу с «Джеймсом».
Я поневоле улыбнулась.
– Ты всем своим друзьям даришь вещи фирмы отца? – спросила я.
Он на какое-то время замолчал, и я слышала лишь тихую музыку где-то на заднем плане.
– Нет, – наконец ответил Джеймс.
Больше он ничего не сказал.
Я не понимала, что это означает. Я просто не знала, что между нами, не говоря уже о том, чего я сама хотела бы. Я только чувствовала, что мне было невероятно радостно слышать его голос.
– Когда фирма перейдет тебе, придется назвать сумку моим именем, – выдала я, чтобы прервать тишину.
– Могу я доверить тебе одну тайну, Руби? – Голос у него вдруг стал хриплым и низким. Интересно, с кем он был, когда я позвонила. И отошел ли он в сторону, чтобы поговорить со мной?
– Ты можешь сказать мне все, что хочешь, – еле слышно произнесла я.
Возникла небольшая пауза, я слышала его шаги. Судя по звуку, он шел по дорожке из гравия. Потом шорох камешков исчез и музыку стало совсем не слышно.
– Я… вообще не хочу перенимать управление фирмой.
Будь он здесь, я уставилась бы на него с недоверием. А так мне ничего не оставалось, кроме как крепче прижать телефон к уху.
– Если честно, я бы и в Оксфорд не хотел, – продолжил он.
Мое сердце стучало так сильно, что гремело в ушах.
– А чего же ты тогда хочешь?
