Я предпринимаю последнюю попытку, поднимаю руку и кладу ладонь на мягкую щеку. Нежно поглаживаю кожу большим пальцем.
– Ты ни ужасный, ни извращенный, ни лживый.
Он издал горький смех и помотал головой.
– Я не хочу тебя терять, – прошептала я, собрав все оставшееся мужество, какое смогла в себе найти.
Джеймс прижал мою руку к щеке. Он закрыл глаза, и казалось, будто этот момент вызывает у него телесные муки. Его палец нежно поглаживал тыльную сторону моей ладони, и по мне побежали мурашки.
– Нельзя потерять то, что тебе вообще не принадлежит, Руби Белл.
Он оторвал мою ладонь от лица. Грустно посмотрел на меня. У него такой же взгляд, как два месяца назад – холодный и дистанцированный. Я сразу почувствовала себя опустошенной. По мне растекся ледяной холод, когда я поняла смысл его слов.
– Бофорт! – крикнул Рэн на всю спортплощадку. – Ты пропускаешь первую тренировку за несколько недель. Давай сюда, слышь!
Он хотел повернуться, я видела это по тому, как напряглось его тело. Как будто он связан с друзьями невидимым проводом.
– Ну, мы закончили? Ребята ждут, – сказал он без эмоций, указывая большим пальцем через плечо.
Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой униженной. Адреналин гудел в моем теле, и закипали боль, отчаяние и ярость. Мне пришлось сжать ладони в кулаки, чтобы не толкнуть его в грудь. Сделать это хотелось больше всего, но он был так холоден и отстранен, что я не стала доставлять ему удовольствия лишиться самообладания.
– Да. Мы закончили, – ответила я с достоинством.
Но Джеймса мое достоинство не интересовало. Он отвернулся еще до того, как я завершила фразу, и побежал назад к друзьям. С каждым его шагом моя гордость исчезала все больше, и под конец у меня едва хватало сил, чтобы устоять на ногах.
24
Руби
Зеленый – Важное!
Бирюзовый – Школа.
Розовый – Организационный комитет Макстон-холла.
Фиолетовый – Семья.
Оранжевый – Питание и спорт.
Если разделить мой день на цвета, то картина будет выглядеть так:
Фиолетовый – Выплакаться с Эмбер.
Фиолетовый – Прореветься с мамой.
Фиолетовый – Не попадаться папе на глаза, чтобы он не задавал слишком много вопросов.
Оранжевый – Пробежать с Эмбер круг, чтобы проветрить голову.
Зеленый – Вернуть Бофорту сумку и дать понять, что пусть он поцелует меня в задницу.
Отличный список, я считаю. И если бы он на самом деле существовал, я бы все его пункты до последнего уже отметила галочками.
Целый час я с полотенцем на голове пыталась написать письмо. Сейчас я все еще сижу здесь, окруженная скомканными листами бумаги, и решаю прекратить это. Я хотела сочинить нечто, в чем смогла бы выразить ярость и разочарование, но слова на бумаге вдруг подействовали на меня совершенно неожиданно. Было бы лучше, если бы все это я высказала ему на спортплощадке, но тогда я была слишком шокирована, чтобы быть находчивой и остроумной.
Передо мной к доске для заметок прикреплена карточка, которую Джеймс написал на день рождения. Его слова тогда так много значили для меня. Я и впрямь думала, что он написал их всерьез. Теперь казалось, что все, что между нами произошло, я выдумала. Как будто наши разговоры по телефону, те моменты, когда мы смеялись, поцелуй – все было плодами буйной фантазии.
Вдруг я почувствовала, что больше ни минуты не могу находиться рядом с этой карточкой. Я сорвала ее с доски, взяла черную ручку и написала первое, что показалось мне в тот момент осмысленным:
Я разглядывала свое произведение, склонив голову набок. Я написала эти слова ровно под его словами, и было больно смотреть на них и понимать, что мы действительно до этого дошли.
– Руби? – Эмбер сунула голову в комнату. – Папа приготовил ужин. Ты придешь?
Я кивнула, не в силах оторвать взгляда от карточки.
Эмбер подошла и заглянула мне через плечо. Она вздохнула и погладила меня по руке. Потом без лишних слов взяла из-за двери коробку и помогла убрать туда сумку. Сердце обливалось кровью, когда я положила карточку сверху и заклеила коробку.
– Я могу завтра по дороге в школу занести ее на почту, – тихо сказала она.
В горле застрял комок, и он становился все больше.
– Спасибо, – хрипло ответила я, когда Эмбер обняла меня.
Эмбер забрала коробку к себе в комнату, чтобы я ее больше не видела. Я благодарна ей за то, что она ничего не сказала про толстовку Джеймса, хотя я совершенно отчетливо видела, как ее взгляд на какой-то момент замер на ней. У меня не хватило душевных сил упаковать толстовку вместе с сумкой в коробку. И я отказываюсь думать о том, что бы это могло значить.
После ужина я легла в постель и уставилась в потолок. Этот вечер и эту ночь я отвела на то, чтобы выплакать все, что было между мной и Джеймсом. Чтобы мысленно попрощаться с другом, которого потеряла, сама не зная почему.
Но не больше. Я – попрежнему я, и я поклялась себе, что никто и ничто не заставит меня свернуть с пути. С завтрашнего дня все будет так, как было последние два года. Я сосредоточусь на школе и буду посещать собрания оргкомитета. Я буду ходить с Лин в столовую на обед. Я буду готовиться к собеседованию в Оксфорде.
Я снова буду жить в мире, в котором Бофорт, как и все остальные в Макстон-холле, не знают моего имени.
Джеймс
Руби просто чемпионка по самоустранению. Такое впечатление, что она наизусть знает мое расписание, лишь бы только нигде со мной не встретиться. Если наши пути все же пересекались, она проходила мимо уверенным шагом, не удостоив даже взглядом, обеими руками вцепившись в ремни зеленого рюкзака. Всякий раз, когда ее видел, я вспоминал карточку, которая, вдвое сложенная, лежала у меня в портмоне и которую я иногда доставал, когда тоска по Руби становилась нестерпимой.
Как и сейчас.
Когда это наконец кончится? Когда я снова смогу думать о чем-нибудь другом, кроме Руби? К тому же сейчас самый худший момент из всех возможных, чтобы отвлекаться на что-то. В четверг состоится тест Thinking Skills Assessment, и если я хочу получить хотя бы небольшой шанс, чтобы поступить в Оксфорд, я должен пройти его блестяще.
К сожалению, я не мог вспомнить ничего из того, что мы обсуждали с Лидией последние полчаса. Мы распечатали все задания для упражнений, какие смогли найти, расстелили их на полу в ее комнате и проработали одно за другим, пока не загудело в голове. Только что Лидия захлопнула книгу, которую листала в поиске ответа, и оперлась на локти. Она лежала на животе, подогнув ноги и покачивая ступнями в такт музыке, которая тихо играла фоном. Когда она вытянула руку, я молча подал ей пачку с чипсами, из которой мы вот уже час ели по очереди.
