Просто не могу представить, что я все это пропустил мимо.
– И когда же вы… сошлись? – спросил я и в этот самый момент понял, что веду себя как шестиклассник.
Лидия покраснела.
– Мы по-настоящему никогда не сходились, но на летних каникулах много времени проводили вместе. – Она откашлялась. – Когда Грэхем получил место в Макстон-холле, он прекратил наше общение. Тотчас же. Он сказал, что мы могли бы и дальше оставаться онлайн-друзьями, как раньше, но не более того. – Глаза ее подозрительно заблестели. – Знаешь, я была согласна. Лучше так, чем совсем его потерять. Когда в конце учебного года у него не было перспективы остаться на этом месте, я снова начала питать надежду. Наши отношения возобновились, пока он в середине лета не получил известие, что должность освободилась. И опять та же боль. Только на сей раз он не хотел иметь со мной даже онлайн-связи. Он совсем вычеркнул меня из своей жизни, потому что считал: так будет лучше для нас обоих.
Я раздумывал о том, что она рассказала.
– Тогда что же это было в начале учебного года? – спросил я. – В тот день, когда Руби увидела вас вместе?
Она сглотнула.
– Что-то вроде рецидива.
Я медленно кивнул. Я знал, что Саттон был для Лидии чем-то бо́льшим, чем просто приятным времяпрепровождением. Слишком уж она страдала в последние недели и бросалась на его защиту, когда я позволял себе отпустить какое-нибудь замечание. Но я никогда бы не догадался, что у них позади двухлетняя история отношений. И что между ними все так серьезно.
– Еще один год, и вы бы, может быть, смогли… – Я сам не знал, что предлагаю. Даже если Лидия не будет больше ходить в колледж Макстон-холл, отношения с бывшим учителем навсегда разрушили бы ее репутацию. Могу себе представить, что сказали бы об этом родители.
– Я не дура, Джеймс. Я знаю, что у нас с Грэхемом нет шансов. – Она отняла свою руку и взялась за пакет с чипсами, как будто и не доверила мне только что самую большую тайну. Она сунула в рот целую горсть, устремив блаженный взгляд на покрывало кровати.
Мне больно видеть ее такой. А главное – мне больно, что я не могу ей помочь. Ибо она права: у нее с Саттоном нет будущего, как и у меня с Руби.
– Спасибо, что рассказала, – поблагодарил я.
Лидия прожевала чипсы и запила их большим глотком воды из бутылки.
– Может, и ты когда-нибудь расскажешь о Руби.
Тяжесть в груди, исчезнувшая на время нашей беседы, теперь вдруг снова появилась. Я, игнорируя испытующий взгляд Лидии, вытянул из стопки листок со следующим упражнением.
– Рассказывать там нечего.
Тихий вздох Лидии донесся до моих ушей словно издалека. Задание на листке расплывается с воспоминанием о Руби: как она подошла ко мне, а я бросил ей в лицо подлые слова. Все это бесконечной дурной петлей возникало перед глазами, пока я вообще не потерял способность сконцентрироваться на задании, а лишь тупо стал смотреть в стену.
Тест TSA прошел хорошо. Все в моей семье так твердо были уверены, что я справлюсь, что я даже не думал о том, что будет, если не получится.
Через неделю после теста – одно из последних заседаний оксфордской учебной группы. Руби сидела с Лин в другом конце класса. Она не смотрела на меня, как и все последние дни, но и не подавала виду, что между нами что-то произошло. Она вела себя точно так, как обычно, ставила всех на колени убойной аргументацией и даже однажды лишила дара речи руководительницу семинара.
Мне было очень трудно не смотреть на нее без остановки. Чертовски трудно. Как только она открывала рот, я останавливал взгляд на ее губах, и меня охватывало неодолимое желание поцеловать их.
В такие моменты я вспоминаю образ отца, и удар по моему лицу, и боль, которая еще несколько дней отдавалась в челюсти. Он бил меня не в первый раз. Хотя это и случалось редко, прежде всего тогда, когда мое поведение, по его мнению, не соответствовало уровню нашей семьи.
То, что Руби не соответствует его представлениям, причиняло мне боль, но с этим придется жить. Я родился в семье, от которой не могу отделиться, как бы сильно я этого ни хотел. Я буду учиться в Оксфорде, и я унаследую «Бофорт».
Придет время, и я приму это и перестану жалеть себя.
– Давайте рассмотрим второй вопрос. Джеймс, не поделишься с нами своими соображениями? – неожиданно спросила Пиппа. Я понятия не имею, о чем она говорила до этого. Единственное, что я расслышал, это мое имя.
– Не-а, – ответил я и откинулся на спинку стула. Если быть честным, я просто мечтал сбежать домой. А если совсем честно, я хотел Руби, но с этим ничего не поделать.
То, что она сидела в классе и даже не смотрела на меня, было равносильно пытке. Она – единственное, что мотивировало. Теперь есть еще лакросс, а больше я ни к чему не привязан. Даже вечеринки с друзьями не могут отвлечь от того факта, что в настоящий момент я ощущаю бессмысленность своей жизни. Часы до окончания колледжа тикают все быстрее, и я просто не знаю, как продержусь до конца. Что мне сделать, чтобы мое существование не казалось таким бесполезным?
– Когда тебя пригласят на собеседование, должен быть готов ответ на любой вопрос, – убедительно произнесла Пиппа и сделала ободряющий жест.
Я поднес к глазам записку с вопросом, чтобы лучше разобрать текст, набранный курсивом.
В каком случае прощение лживо?
Я смотрел на вопрос. Десять секунд. Еще десять секунд, пока мое молчание не стало неприятным, а в классе не начались перешептывания. Холодная дрожь пробежала по рукам и спине. Бумажка в руке становилась все тяжелее, и мне пришлось положить ее на стол. Возникло такое чувство, будто я проглотил цемент, при этом во рту ничего не было. Только мой жалкий язык, неспособный сформировать слова.
– Как правило, прощение следует после вредоносного действия, – вдруг раздался голос Руби. – Но если простить кого-то за боль, которую он тебе причинил, это не означает, что она просто исчезнет. Пока боль не утихнет, прощение лживо.
Я поднял глаза. Руби смотрела на меня без выражения, и мне очень хотелось протянуть ей руку. Между нами было всего несколько метров, но эта дистанция казалась непреодолимой настолько, что стало трудно дышать.
Возьми же себя в руки, Бофорт, черт бы тебя побрал.
– Если людей легко прощают, у них возникает чувство, что все позволено. Таким образом, гнев персоны, которой нанесена обида, является наказанием для обидчика, который отчаянно хочет прощения, – добавила Лин.
Да, гнев Руби ощущался как наказание, которое я заслужил. Но все же я не хотел бы, чтобы остаток учебного года она провела в ненависти. Она должна радоваться, что скоро сможет осуществить мечту и попасть в Оксфорд.
Если кто-то и заслуживает этого, то только она.
– Прощение никогда не может быть лживо, – тихо ответил я. В пронзительно-зеленых глазах Руби что-то вспыхнуло. – Прощение есть знак великодушия и силы. Если годами пребывать в гневе и разрушать себя, то ты не лучше того, кто тебя обидел.
