30
Руби
– Сказала бы раньше. – Джеймс провел пальцем вдоль моего позвоночника, и меня охватила дрожь.
– Зачем?
Я лежала головой на его груди и рассеянно поглаживала жесткий пресс. Наши ноги переплелись, и мы все еще были голые, правда, Джеймс набросил на нас одеяло.
– Я был бы тогда осторожнее, – забормотал он и прижался губами к моим волосам.
– Я думаю, тебя бы это отпугнуло, и ты бы сбежал.
– Не сбежал бы. Я просто был бы осторожнее.
Я запрокинула голову и посмотрела ему в лицо. Между бровями у него пролегла вертикальная складка, придав озабоченный вид.
– Но я не хотела ни осторожности, ни нежности.
Уголок его губ слегка приподнялся, и в глазах появился темный блеск. Но исчез он так же быстро, как и появился.
– Может, я бы подумал о смене локации. Нельзя терять девственность в комнате общежития на скрипучей кровати.
Я возмущенно приподнялась. На долю секунды взгляд Джеймса остановился на моей груди, но потом он сразу же перевел его.
– Эй! Если уж терять девственность, то где же еще, как не в Оксфорде.
Он, смеясь, покачал головой. В следующую секунду придвинулся ближе, пока я не упала на него. Он обнял меня и прижал к своему горячему телу.
– Ты сумасшедшая, Руби Белл.
Разве что чуточку, мысленно поправила я.
Но все ощущалось очень правильно. Джеймс и я – может, для нас это никогда не будет просто, и, может быть, отец Джеймса и впредь станет делать все для того, чтобы я исчезла из жизни его сына, но я готова бороться за Джеймса. То, что возникло между нами, – нечто особенное. Отныне я знаю это, и по тому, как он смотрит на меня и как дотрагивается, я вижу, что он чувствует то же самое. У нас все получится. Еще никогда и ни в чем я не была так уверена.
– А как это было у тебя? – спросила я немного погодя, не глядя ему в глаза.
– Хм?
Я была сосредоточена на узоре, который чертила на его животе.
– Я имею в виду… как у тебя было в первый раз?
Он шумно выдохнул, и его живот просел у меня под рукой.
– Тебе в самом деле интересно?
Теперь я все-таки подняла на него глаза:
– Конечно.
– О’кей. Мне стукнуло четырнадцать, я был пьян и опозорился.
– Четырнадцать? – О боже, звучит так, будто у него уже четырехлетний опыт. Лучше мне не думать о том, со сколькими девушками он переспал, чтобы быть настолько хорошим в сексе.
– Я поспорил с Рэном. Это длилось минуты две и нисколько мне не понравилось.
– Тогда ты не слишком подходящая персона, чтобы раздавать советы об удачной дефлорации, – тихо заметила я.
– Надеюсь, тебе твой первый раз понравился больше.
Я поцеловала его в грудь.
– Уж это точно.
Я не понимаю, как, но для меня было совершенно естественно лежать с ним здесь. Как будто я на своем месте. Я уже много недель не чувствовала себя так хорошо, и даже эта легкая, пульсирующая боль между ног не тяготила. Я действительно так думала: это было превосходно. И я не могла бы представить себе лучшего места и лучшего момента для этого.
– Сегодня утром ты казалась совершенно потерянной, – вдруг сказал Джеймс, разом погасив мою эйфорию.
– Собеседование прошло просто отвратительно, – пролепетала я.
Его губы касались моего лба.
– Преподаватели идиоты. Я думаю, это у них такой прием – намеренно ставить абитуриентов в тупик. Ты наверняка была крута. – Он говорил это с такой уверенностью, что я почти в это поверила. Но только почти.
– На самом деле нет. На один вопрос я ответила абсолютно неправильно. Я сразу заметила, что им не понравилось то, что я ответила.
– Почему?
Я поведала ему о своем провале утром.
– Как я уже сказал, это у них такой прием, я даже не сомневаюсь. Не думай об этом. Если уж ты не поступишь в Оксфорд, то кому тогда поступать?
Сама я была далеко не так в себе уверена, но как приятно вообще с кем-то говорить об этом. Прежде всего, потому, что Джеймс знал, как много для меня значит Оксфорд.
– Спасибо тебе за эти слова.
Вместо ответа он поцеловал мои губы. Мне стоило особых усилий не потеряться в пространстве, а поднять голову и спросить:
– А как у тебя прошло?
Он пробормотал что-то невнятное, и на лице опять возникло то выражение, которое появлялось всякий раз, когда речь заходила о фирме, об Оксфорде или о его будущем. Безнадежность, вот как можно описать это выражение. И от этого стало больно.
– Поговори со мной, – пролепетала я.
Джеймс ответил мрачным взглядом. В конце концов он сдался и набрал в грудь воздуха.
– Я знаю, что Оксфорд для тебя важен, поэтому мне трудно говорить об этом именно с тобой, но… Я этот здешний цирк нахожу абсолютно дурацким.
Я старалась не чувствовать себя задетой. Не у всех одинаковые мечты и цели. То, о чем говорил Джеймс, не имело никакого отношения ко мне, а только к нему самому.
– Когда я был утром на собеседовании… Я просто пропускал все это мимо себя. Как черно-белый фильм, который прокручиваешь вперед и в котором ты единственный, кто не суетится и не двигается с места.
– Если ты действительно не хочешь здесь учиться или взять на себя фирму родителей, то чего бы тебе хотелось делать больше всего?
Он покачал головой, и я заметила панику.
– Вот только не спрашивай.
– Почему же нет? – Я гладила его по щеке и чувствовала, какая шершавая у него кожа. Проступала щетина, которую утром он уже наверняка сбривал. При этом Джеймс, я уверена, неотразим с темной дымкой волос.
– Ты была права, когда говорила, что я сам не знаю, чего хочу от жизни. Я вообще не задумывался о том, что бы мог делать, потому что, если я разрешу себе мечтать, будет только тяжелей.
Он все еще думал, что у него нет шанса самому решать, как должна выглядеть жизнь. Да и как он мог думать иначе, если его ждало наследство, которое ляжет на плечи тяжелым грузом.
– Мечты важны, Джеймс, – прошептала я.
– Тогда ты и есть моя мечта.
У меня на миг перехватило дыхание, но я быстро поняла, что это была лишь вялая попытка отговориться и не реагировать на то, что я сказала.
– Это не работает, к сожалению.
Он криво усмехнулся:
– Да было бы и слишком просто к тому же.
– Чего же тебе хотелось бы? Что тебя больше всего воодушевляет?
Над этим ему пришлось некоторое время думать. Я почувствовала, как он вдруг напрягся, и поцеловала его в грудь, как бы говоря, что все хорошо и что ему не надо торопиться.
