Перед Индустриальным Поясом, у заброшенных пустырей, ныне занятых бараками, горит на шоссе грузовик. От товара, который он вез, уже и следа не осталось, лишь там и сям валяются почерневшие обломки ящиков без маркировки, сообщающей о содержимом и происхождении. Либо сгорел груз с машиной вместе, либо успели вытащить из кузова. Покрытие мокрое, и, значит, пожарные прибыли на место, но, вероятно, с опозданием, раз грузовик сгорел дотла. Впереди стоят две машины дорожной полиции, а на обочине – армейский автомобиль. Гончар сбросил скорость, рассматривая происходящее, но хмурые полицейские резко приказали проезжать, едва лишь он успел спросить, есть ли погибшие, и вместо ответа он услышал: Давай-давай, в сопровождении соответствующих жестов. Тогда только Сиприано Алгор поглядел вбок и заметил среди бараков солдат. Толком рассмотреть на ходу он не успел, но, судя по всему, они выгоняли наружу обитателей. Стало ясно, что на этот раз налетчики одним грабежом не ограничились. По неизвестной причине они – чего раньше не бывало – подожгли грузовик, то ли потому, что водитель не стерпел и воспротивился их бесчинству, а то ли потому, что решили изменить стратегию, хотя уму непостижимо, какую прибыль собирались они извлечь из этого, поскольку насильственные действия совершенно явно встретят противодействие властей. Сколько помнится, подумал гончар, впервые в квартал трущоб нагрянула армия, до сих пор полиция справлялась сама, являлась, иногда задавала вопросы, иногда обходилась без них, забирала двоих-троих, тем дело и кончалось, жизнь входила в прежнее русло, арестованные же рано или поздно возвращались. Гончар Сиприано Алгор забывает о соседке Изауре Эштудиозе, которой подарил кувшин, и о начальнике департамента закупок, который то ли пленится эстетической привлекательностью кукол, а то ли нет, все мысли его обращены к этому грузовику, обугленному до такой степени, что не понять, какой груз он вез и вез ли. Ли, ли. Гончар повторил эту частицу, уподобляясь тому, кто, споткнувшись о камень, возвращается, чтобы споткнуться еще раз, и ударяется о него снова и снова, словно бы для того, чтобы высечь из камня искру, которая высекаться не желает, и Сиприано Алгор проехал в этих бесплодных думах добрых три километра и почти уже сдался, и вот уже пустующее место взялась оспаривать у начальника департамента закупок Изаура Эштудиоза, но тут вдруг искорка наконец проскочила, сверкнула и озарила простую истину – грузовик сожгли не люди из трущоб, а сами полицейские, создав повод для вмешательства армии. Голову даю на отсечение, что именно так и было, пробормотал гончар и внезапно ощутил страшную усталость, причем не потому, что чересчур сильно напряг мозги, а потому, что мир остается неизменным, что лжи в нем по-прежнему много, а правды совсем нет, а если какая и бродит где-то здесь, то постоянно меняет обличье и не только не дает нам времени осознать себя, но еще и заставляет сперва удостовериться, вправду ли она правда, а не ложь. Сиприано Алгор бросил взгляд на часы, но это ничем не помогло ему, если в мысленном споре между вероятностью лжи и возможностью правды он искал ответ в расположении стрелок, которые, образовав прямой угол, сказали бы «да», острый – осторожное «наверно», тупой – категорическое «нет», а сойдясь воедино, вообще рекомендовали бы больше ни о чем таком не думать. Когда же немного погодя он снова посмотрел на циферблат, стрелки отмечали только часы, минуты и секунды, превратясь в подлинные, действенные и точные части механизма. Успею вовремя, сказал он, и сказал сущую правду, мы всегда едем во время, ко времени, со временем, и никогда – вне его, сколько бы нас в том ни обвиняли. Он уже в городе и едет по проспекту, который приведет его к цели, и перед ним, быстрее пикапа, движется мысль, начальник департамента закупок, начальник департамента, начальник закупок, а Изаура Эштудиоза, бедняжка, осталась позади. В глубине, на высоченной серой стене, преграждающей путь, блестящие ярко-синие буквы на огромном белом прямоугольнике складываются в слова ЖИВИ В БЕЗОПАСНОСТИ, ЖИВИ В ЦЕНТРЕ. В правом нижнем углу еще строчка, еще три слова черным цветом, но близорукий Сиприано Алгор с такого расстояния прочесть их не может, да и в отличие от основного текста не заслуживают они прочтения и вполне могут быть сочтены хоть и дополнительными, но никак не чисто служебными, а рекомендуют ОБРАЩАТЬСЯ ЗА СПРАВКАМИ. Плакат этот появляется здесь время от времени, слова на нем всегда одни и те же, меняется только цвет букв, да иногда появляются изображения счастливых семей – муж тридцати пяти лет, жена тридцати трех, сынок одиннадцати, дочурка девяти, и время от времени к ним присоединяются седовласые неопределенного возраста бабушка с дедушкой, у которых кожа почти без морщин, а широкая улыбка обнаруживает сияющую белизну превосходных зубов. Сиприано Алгоре это приглашение показалось дурным предзнаменованием, он так и слышит зятя, в бессчетный раз предвкушающего их будущую жизнь в Центре, когда его произведут в охранники следующей категории: Того и гляди мы втроем тоже попадем на такой плакат, думал сейчас гончар, счастливую чету будут изображать Марта и Марсал Гашо, а я сойду за дедушку, если они сумеют уговорить меня, а вот бабушки нет, бабушка умерла три года назад, и внуков пока бог не дал, зато можно поместить на снимок Найдёна, собаки хорошо смотрятся на рекламе счастливых семей, придавая ей, как это ни странно, едва ощутимый, не постигаемый разумом, но легко распознаваемый оттенок человечности. Сиприано Алгор свернул направо, на улицу, параллельную Центру, продолжая в то же время думать, что нет, не может такого быть, не допускаются в Центр ни собаки, ни кошки, самое большее – птицы в клетках, попугаи, канарейки, щеглы или какие-нибудь волнистые астрильды и, конечно, аквариумные рыбки, особенно тропические, у которых много плавников, а кошки – нет, а о собаках и толковать нечего, только вот еще не хватало снова бросить бедного Найдёна, будет с него и одного раза, и в этот миг наконец удалось втиснуться в этот поток мыслей Изауре Эштудиозе, вот она стоит у кладбищенской стены, вот прижимает к груди кувшин, вот машет с порога, но исчезает так же внезапно, как появилась, впереди уже виден въезд в подземный этаж, где оставляют грузы и где начальник департамента закупок проверяет накладные и счета-фактуры, решая, что брать, а что нет.
Помимо того грузовика, который сейчас в работе, своей очереди ждут еще только два других. Гончар логично рассудил, что если он сегодня не привез товар, то ему и не надо становиться в хвост. Его вопрос входит исключительно в компетенцию начальника департамента закупок, а не его подчиненных, права голоса лишенных, а потому Сиприано Алгор должен всего лишь предстать перед прилавком и объяснить, с чем прибыл. И вот, поставив свой пикап в сторонке, гончар взял листки и твердо, как ему казалось, а на самом деле – шатко, ибо всякий более или менее внимательный наблюдатель тотчас заметил бы, что дрожь в коленках влияет на равновесие, пересек пространство, покрытое давними и свежими пятнами машинного масла, подошел к стойке, учтиво приветствовал стоявшего за ней и сообщил, что ему необходимо видеть начальника департамента. Служащий удалился, унося это устное ходатайство, и вскоре воротился со словами: Минутку. Однако таковых прошло не менее десяти, прежде чем появился – нет, не сам начальник, а один из его заместителей. Сиприано Алгору вовсе не хотелось излагать свою историю тому, кто по сути и по штатному расписанию прикрывал вышестоящего. Тут хорошо было, что уже на середине изложения заместитель смекнул, что доведение дела до конца сулит большую мороку, решение же так или иначе будет принимать лицо, на принятие решений уполномоченное и по этой самой причине соответственно оплачиваемое. Заместитель же, как становится ясно из его поведения, есть лицо социально обделенное. Он резко прервал гончара на полуслове, выхватил у него из рук заявку и эскизы и удалился. Потом вынырнул из той же двери, куда несколько минут назад нырнул, и сделал Сиприано Алгор знак пройти – и нет необходимости лишний раз напоминать, что в подобных ситуациях ноги с неодолимой силой усиливают прежнее свое дрожание, – а сам вернулся к исполнению своих обязанностей. Начальник держал заявку в правой руке, эскизы же были разложены перед ним на столе наподобие пасьянса. Он жестом предложил Сиприано Алгору присесть, благодаря чему тот смог позабыть о дрожи в коленках и приступить к изложению своего дела: Добрейшего вам дня, сеньор, простите, что отрываю вас от работы, но вот что пришло в голову нам с дочерью, и, по правде говоря, больше в ее голову, нежели в мою. Начальник прервал его: Прежде чем продолжите, сеньор Алгор, вынужден предуведомить вас, что Центр принял решение прекратить закупку товаров вашего производства, тех, имеется в виду, которые вы поставляли нам до приостановления закупок, да, так вот, а теперь мы отказываемся от них окончательно и бесповоротно. Сиприано Алгор повесил голову, понимая, что сейчас надо особо тщательно выбирать слова, чтобы ни в коем случае не поставить под удар затею с куклами, а потому ограничился лишь тем, что пробормотал: Хоть я и ожидал этого, сеньор начальник, но все же позволю себе сказать, что тяжко мне после стольких лет совместной работы услышать из ваших уст такие слова. Так уж устроена жизнь, рано или поздно она всему кладет конец. Но ведь чему-то и дает начало. Чему-то другому. Начальник департамента помолчал, рассеянно поворошил листки на столе и сказал: Ко мне тут ваш зять приходил. По моей просьбе, сеньор, по моей просьбе, чтобы вывести меня из неопределенности, я должен был знать – работать ли мне дальше или прекратить. Ну, теперь вот знаете. Да, теперь знаю. И еще вы, наверно, знаете, что Центр считает нормой своей деятельности и делом чести не допускать давления или хотя бы вмешательства в свою коммерческую деятельность третьих лиц и уж тем паче – своих сотрудников. Какое же это было давление. Ну, вмешательство. Прошу прощения. В наступившей тишине гончар с тревогой думал: Что еще предстоит мне услышать сейчас. Долго пребывать в неведении ему не пришлось – начальник раскрыл папку, полистал ее, внимательней глянул на одну страницу, на другую, что-то набрал на калькуляторе и наконец сказал: У нас на складе, безо всякой надежды на реализацию, пусть даже по остаточной стоимости, даже ниже нашей закупочной цены, скопилось большое количество вашего товара, который занимает место, а места мне не хватает, и в связи с этим я вынужден просить вас вывезти изделия вашей гончарни не позднее чем через две недели, я собирался завтра вам позвонить и сообщить об этом. Да у меня же маленький автомобиль, это ж бог знает сколько ездок придется сделать. Если по одной в день – справитесь. А кому же я теперь продам свою посуду, потерянно спросил гончар. Ну, это уж ваше дело, не мое. Можно ли мне будет, по крайней мере, предложить товар в городские магазины. Наш контракт расторгнут, так что – поступайте по своему усмотрению, торгуйте с кем хотите. Много ли я наторгую. Да, это вопрос, там, снаружи, серьезный кризис, а кроме того, начальник замолчал, взял листки, собрал их в стопку, а потом медленно принялся раскладывать по одному, рассматривая с таким вроде бы неподдельным вниманием, словно видел в первый раз. Сиприано Алгор не стал переспрашивать: Кроме того – что, приходилось ждать, скрывая беспокойство, в конце концов – или в начале их – правила игры устанавливает начальник департамента, а игра здесь идет не на равных, все карты у одного партнера, а если нужно, они поменяют достоинство по воле того, кто ведет игру, и король может бить туза или вдруг стать младше дамы, а валет будет равен двойке, а та – старше всего королевского двора, хотя надо все же признать, что у гончара на руках – шесть кукол, так что хотя бы численное превосходство на его стороне. Начальник снова собрал эскизы в стопочку, рассеянно отложил в сторону и, еще раз заглянув в папку, договорил наконец: Кроме того, помимо катастрофического положения, в котором пребывает традиционная торговля, положения крайне неблагоприятного для товаров, с течением времени и в связи со сменой вкусов утративших спрос, вашему гончарному предприятию запрещается проводить коммерческие операции на стороне, в случае если Центр решит заказать предлагаемый вами сейчас товар. Я правильно понимаю, что нельзя будет продавать наших кукол в городе. Вы понимаете правильно, но не все. Что-то я запутался. Вы не сможете продавать в городские магазины не только своих кукол, но и любую другую продукцию своей мастерской, даже если допустить такую абсурдную возможность, ее вам закажут сделать. Ага, стало быть, с той минуты, как я опять стану поставщиком Центра, я больше никому ничего не смогу продавать. Совершенно верно, и удивляться тут нечему, это правило существовало всегда. И все же, сеньор начальник, в нынешнем-то положении, когда некая категория товаров перестала интересовать Центр, может, справедливо было бы дать поставщику право искать для нее других покупателей. Мы оперируем коммерческими понятиями, сеньор Алгор, а теории, которые не служат фактам и не подкрепляют их, Центром не рассматриваются, и, раз уж зашла речь об этом, позвольте вам сказать, что и мы достаточно компетентны, чтобы выдвигать теории, и кое-какие мы выбросили сюда, на рынок, я хочу сказать, но они неизменно призваны подтверждать факты и в случае необходимости оправдывать их, если последние плохо себя, так сказать, ведут. Сиприано Алгор сказал себе, что на вызов отвечать не станет. И не уступит искушению вступить с начальником в дискуссию типа «стрижено-брито», то есть я утверждаю, ты отрицаешь, я протестую, ты оспариваешь, такие беседы обычно плохо кончаются, ибо совершенно неизвестно, когда именно неверно истолкованное слово возымеет в виде катастрофического последствия потерю самого тонкого и трудоемкого элемента диалектического убеждения, ибо гласит древняя мудрость: С начальством спорить – что против ветра это самое. Начальник одарил его полуулыбкой и заметил: По правде сказать, не знаю, зачем я вам все это говорю. По правде сказать, сеньор, меня это тоже удивляет, я ведь простой гончар, и ради той малости, которую я могу продать, не стоит тратить на меня ваше терпение и удостаивать меня плодами ваших размышлений, ответил Сиприано Алгор и тотчас прикусил язык, ибо ведь буквально только что решил не подливать масла в огонь и без того уже довольно напряженного разговора, и нате вам – тотчас устроил провокацию, столь же прямую, сколь опрометчивую. И, подумав, что таким манером избегнет язвительного ответа, поднялся и произнес: Прошу прощения, что отнял у вас время, сеньор начальник, оставляю вам рисунки, чтобы вы могли оценить их, если только. Если только – что. Если только вы уже не приняли решение. Какое решение. Не знаю, сеньор начальник, я мысли читать не умею. Например, решение не заказывать вам кукол. Точно так, сеньор начальник, ответил гончар, не отводя глаза, а себя про себя обругав за глупость и неосторожность. Я еще не принял никакого решения. Позвольте спросить, скоро ли примете, потому что, сами понимаете, положение наше. Скоро, оборвал его начальник, может быть, уже завтра вас известят. Неужели завтра. Завтра, да, я не желаю, чтобы говорили, будто Центр не дает последнего шанса. Могу ли я заключить из ваших слов, что решение может быть положительным. Может быть, и положительным – вот все, что я могу вам сказать сейчас по этому поводу. Спасибо. Пока не за что. За надежду, которую вы мне подали, это уже очень немало. Надежды особенно питать не следует. Я тоже так думаю, но что же поделать, надо же за что-то цепляться в такие скверные дни. До свиданья, сеньор Алгор. До свиданья, сеньор начальник. Гончар взялся уж было за ручку двери, но начальник еще не все сказал ему: Договоритесь с моим помощником, ну, с тем, который проводил вас сюда, договоритесь, как и когда вы заберете со склада свой товар, помните, у вас всего две недели, а вы должны вывезти все до последней плошки. Так точно. Это выражение, особенно применительно к вывозу керамической посуды со склада, в штатских устах звучит странно и больше подошло бы к обстоятельствам боевой операции, нежели к такому обыденному делу, но если рассматривать его в категориях военного искусства и применительно к Центру и к гончару, можно увидеть в действиях последнего дальновидную и многообещающую тактическую уловку, которая заключается в том, чтобы отвести свои силы, затем собрать их и в должный момент, то есть когда будет одобрено изготовление кукол, возобновить наступление, многообещающую, сказали мы, и неизвестно, обещает ли она успех или конец всему, разгром, беспорядочное бегство в стиле спасайся кто может. Сиприано Алгор слушал, как помощник говорит, не делая пауз и не поворачиваясь к нему: Каждый день в четыре часа вам надлежит являться сюда и самостоятельно или с чьей-то помощью вывозить товар, но учтите, что нанимать здешний персонал вы не имеете права, слушал и спрашивал себя, стоит ли подвергать себя такому унижению, позволять разговаривать с собой как со слабоумным, как с полным ничтожеством, да еще чувствовать в глубине души, что они правы и что для Центра совершенно не важны и не нужны аляповатая глазурованная глиняная посуда или нелепые кукольные сестры милосердия, эскимосы и бородатые ассирийцы, никакого значения они для него не имеют, ни малейшего, пустое место, ноль. Да, именно это мы для Центра – ноль. Сиприано Алгор наконец сел в машину, взглянул на часы, зятя забирать еще только через час, и тут вдруг решил зайти в Центр, он уже давным-давно не пользовался главным входом, покупки делал Марсал Гашо, которому как сотруднику полагались скидки, а слоняться по торговым залам просто так не принято и не поощряется, и всякий, кто гуляет там праздно и с пустыми руками, очень скоро попадает под пристальное наблюдение охраны, и совершенно не исключено, что и собственный зять осведомится: Отец, вы чего тут делаете, раз ничего не покупаете, а он тогда ответит: В посудный отдел иду, посмотреть, есть ли там еще товары производства «Гончарня Алгор», узнать, сколько стоит кувшин, украшенный кусочками мрамора, сказать: Да уж, вещь редкостная, мало сейчас уже осталось мастеров, способных сделать такое чудо, и продавец, услышав мнение взыскательного знатока, тотчас посоветует отделу закупок срочно приобрести еще сотню кувшинов, инкрустированных кварцем, и в этом случае нам не придется рисковать и возиться с клоунами, шутами и мандаринами, от которых еще неизвестно чего ждать. Сиприано Алгору нет надобности говорить себе: Не поеду, несколько недель назад он уже сказал так дочери и зятю – и одного раза довольно. И сейчас, склонив голову на руль, он предавался этим бесплодным размышлениям, как вдруг появился охранник и сказал так: Если вы уже решили свой вопрос, уезжайте, тут вам не парковка. Знаю, ответил на это гончар, завел машину и без лишних слов выехал. Охранник записал номер, в чем не было необходимости, эту машину он знал с первого дня службы тут, в цокольном этаже, но так демонстративно сделал это, потому что ему не понравилось, каким тоном сказано было это «знаю», ибо к людям вообще, а к охранникам особенно следует относиться уважительно и не буркать неприязненно «знаю», но прибавить что-нибудь вроде «понял, сейчас все сделаю, извините, сеньор», и охранник не только рассержен, но и слегка растерян и думает, что, быть может, не стоило добавлять «тут вам не парковка», тем более так надменно, с таким видом, словно он владыка мира, а меж тем не владеет даже этим грязным подземельем. Он зачеркнул номер и вернулся на свой пост.
