Прочувствованные сетования Сиприано Алгора на безжалостную коммерческую политику Центра, пространно изложенные в нашем повествовании с нескрываемой симпатией к тому классу, который, по нашему глубокому убеждению, ни разу пока не отошел от самого бескомпромиссного здравого смысла, не дают нам забыть – хоть мы и рискуем при этом некстати раздуть полупогасшее пламя давних драматических конфликтов между трудом и капиталом, – не дают, повторяем, забыть, что вышеупомянутый Сиприано Алгор и сам несет бремя вины, да не одной, а нескольких, и первая из них – наивная и невинная, впрочем, нам ли не знать, что и невинность, и наивность не раз уж становились корнем многих зол и бед, – состоит в убеждении, что кое-какие вкусы и потребности, свойственные современникам его деда-основателя гончарни, пребудут неизменны per omnia saecula saeculorum
[3] или, по крайней мере, в течение всей его жизни, что, если вдуматься, совершенно одно и то же. Ведь уже видано было, как наикустарнейшим способом месится здесь глина, уже видано было, сколь примитивны и неуклюжи поворотные круги, уже видано было, приметы какой вопиющей допотопности несет сама печь, причем в наше время, в эпоху, которая при всех своих пороках, при всей присущей ей нетерпимости все же до сих пор милостиво допускает существование такой гончарни, как эта, при наличии такого Центра, как тот. Сиприано Алгор сетует и жалуется, а все никак не возьмет в толк, что его поделки уже не котируются, что нынешнему гончарному производству полшага осталось до превращения в лабораторию, где под присмотром людей в белых халатах работу делают незапятнанные роботы. В его мастерской не то что бросается, а просто вцепляется в глаза отсутствие, например, гигрометров, измеряющих влажность, и умных электронных приборов, поддерживающих ее на нужном уровне и, если надо, повышающих или понижающих ее, ибо нельзя больше работать на глазок или ощупью, руководствуясь нюхом и чутьем, действуя по отсталой технологии Сиприано Алгора, только что как ни в чем не бывало заявившего дочери: Глина хороша, в самый раз влажная и вязкая, то, что надо для работы, и спросим себя, откуда он это знает и почему говорит так уверенно, если всего лишь положил ладонь на эту массу, чуть надавил, потер кусочек между указательным, большим и средним пальцами так, словно с закрытыми глазами, все вложив в осязание и все доверив ему, вопрошающе оценивал не доведенную до однородности смесь красной глины, глины белой, иначе называемой каолином, кремнезема и воды, но фактуру шелка. Вероятней всего, как недавно мы имели возможность заметить и представить на обсуждение, все это понимает не сам он, а его пальцы. В любом случае вердикт Сиприано Алгора согласуется с физическими свойствами глины, раз уж Марта, которая намного моложе его, намного современней и несравненно полнее принадлежит нашему времени, Марта, которая, как нам известно, тоже разбирается в предмете, без возражений перешла к другому вопросу, спросив отца: А хватит этого, по-вашему, на тысячу двести фигурок. Думаю, хватит. Они перешли в тот угол гончарни, где хранили краски и другие материалы для окончательной отделки, проверили наличие, отметили отсутствие: Красок потребуется больше, чем у нас есть, сказала Марта, куклы должны быть яркими и привлекать взгляд. И гипс для форм, и керамическое мыло, и растворитель для краски, добавил Сиприано Алгор, и все привезти разом, чтобы не прерывать работу и не бегать то за одним, то за другим. Марта вдруг призадумалась: Что с тобой, спросил отец. Очень важное дело. Какое же. Мы решили заполнять формы вручную. Так. Но мы же говорили не о производстве как таковом, невозможно вручную сделать тысячу двести фигурок, и формы не выдержат, и такую прорву работы не переделаешь, это ведь то же самое, что море кружкой вычерпать. Верно говоришь. А это значит, что придется волей-неволей прибегнуть к шликеру. Опыт у нас в этом деле невелик, но зато возраст еще позволяет освоить. Дело хуже, отец. А что такое. Помнится, я читала, и книжка даже где-то здесь, что для шликера нельзя брать сырье, содержащее каолин, а в нашем его процентов тридцать. Мне на свалку пора, никуда не гожусь, если раньше об этом не подумал. Да не вините себя, нам же с вами не случалось пока работать со шликером. Ну да, но этому учат в детском саду, это азбука гончарного дела. В растерянности они переглянулись, и были теперь не отец с дочерью, не будущая мать с будущим дедом, а два гончара, оказавшиеся перед труднейшей задачей – извлечь из уже вымешенной глины каолин и потом уменьшить ее жирность, введя отощители. Тем более что задача, мало того что из области алхимии, но и неразрешима в принципе. Что будем делать, спросила Марта, давайте, я книжку поищу, может, там. Не стоит, невозможно извлечь каолин из глины или нейтрализовать его, и я несу околесицу, так что остается одно – приготовить другую глину, с правильными компонентами. Не успеем, отец, временим нет. Это верно, времени нет. И они вышли из гончарни, всем видом своим являя растерянность столь глубокую, что пес Найдён не попытался даже увязаться за ними, и вот сейчас сидят на кухне, смотрят рисунки, а те – на них, и не видят решения, ибо по опыту знают, что жирная глина склонна чрезмерно сжиматься, трескаться, терять форму, она слишком податлива, мягка, слаба, и неизвестно, можно ли ее использовать для шликерного литья, не отразятся ли ее качества на готовой продукции, не испортят ли ее. Марта поискала среди книг, потом в найденной книге, там говорилось, что для приготовления шликера недостаточно просто растворить глину в воде, необходимо использовать дефлокулянты
[4], например силикат натрия, или кальцинированную соду, или кремнекислый калий, сошла бы даже каустическая сода, не будь она столь опасной, керамика – это искусство, в котором никак нельзя отделить химию от ее физических и динамических свойств, но только вот в твоей книге не написано – что произойдет с моими куклами, если я изготовлю их из имеющейся у меня глины, а другой-то глины у меня нет и другого выхода тоже, и еще вот проблема, количество, будь фигурок несколько, сделали бы все отминкой, но их же, боже ты мой, тысяча двести штук. Если я правильно понимаю, сказал Сиприано Алгор, главные характеристики шликера – это густота и текучесть. Именно это тут написано, ответила Марта. Ну так читай. Идеальная плотность глины составляет один запятая семь, иными словами, литр шликера должен весить тысячу семьсот граммов, а при отсутствии ареометра используйте для определения плотности пробирку, не забыв вычесть, разумеется, ее вес, и весы. А вязкость. Для определения вязкости используются вискозиметры нескольких типов, каждый из которых дает результаты, откладывающиеся на соответствующих шкалах, калиброванных по различным критериям. Проку от твоей книжки немного. Будет, будет прок, слушайте внимательно. Слушаю. Наиболее распространенным является вискозиметр торсионного поворотного типа с калибровкой Галленкампа. Это еще кто такой. Тут не сказано. Ну, давай дальше. По этой шкале идеальная вязкость располагается в диапазоне значений от двухсот шестидесяти до трехсот шестидесяти градусов. А ты не можешь отыскать в своей книжке что-нибудь доступное моему разумению, спросил Сиприано Алгор. Могу, отвечала Марта и прочла: В нашем случае мы используем некий кустарный метод, эмпирический и приблизительный, однако при соответствующем навыке способный дать удовлетворительную точность показания. И что же это за метод такой. Глубоко погрузить руку в глиняное тесто и потом извлечь ее из емкости, позволяя шликеру свободно стекать, вязкость может быть признана удовлетворительной, если между пальцами образуется своего рода мембрана, напоминающая перепонку у лапчатых. Перепонку. Да, у лапчатых. Марта отложила книгу и сказала: Недалеко мы продвинулись. Нет, отчего же – мы усвоили, что нельзя работать без дефлокулянта и что до тех пор, пока меж пальцами не появятся перепонки, шликер не годится. Хорошо хоть, что вы не унываете. Уныние вроде прилива, то накатит, то откатит, сейчас вот у меня прилив, посмотрим, надолго ли хватит. Должно хватить надолго, будущее этого дома зависит от вас. Дом, но не будущее. Как, неужели уже спад начался, спросила Марта. Да нет, пока замялся, засомневался, застыл, не зная подняться или спуститься. Я и сама колеблюсь, словно не знаю, та ли я, кем себя считаю. Порой мне кажется, что предпочтительней не знать, кто мы такие, сказал на это Сиприано Алгор. Как Найдён. Да, собака, наверно, знает о себе меньше, чем о своем хозяине, она даже в зеркале себя не узнает. Быть может, для нее зеркало – это хозяин, и только в нем может она узнать себя и о себе, предположила Марта. Богатая мысль. Как видите, даже ошибочные мысли могут быть богаты. Если прогорим с гончарным ремеслом, будем собак разводить. В Центре нет собак. Вот бедолага этот Центр, его даже собаки не любят. Наоборот, это Центр их не любит. Пусть об этом голова болит у тех, кто там живет, сдавленным голосом отрезал Сиприано Алгор. Марта промолчала, понимая – что она ни скажет, только разожжет новый спор. Собирая в стопку уже слегка истрепавшиеся листы, она подумала: А если Марсал завтра придет домой и объявит, что ему теперь дали жилье в Центре и что нам пора туда перебираться, совершенно непонятно, что нам делать, и поедет ли с нами отец или не поедет, гончарня обречена, и даже если он заупрямится и останется здесь, все равно не сможет работать и сам это знает. Какие мысли тем временем бродили в голове Сиприано Алгора, нам неизвестно, а придумывать их не стоит, ибо они могут не совпасть с настоящими и действительными, однако, руководствуясь постулатом, что дар речи дан человеку не для того, чтобы скрывать свои мысли, нам вполне дозволено сделать приблизительный вывод о том, что же сказал гончар после продолжительного молчания, а сказал он так: Сами по себе иллюзии не плохи, плохо обманываться ими, и, вероятно, он думал о том же, о чем и дочь, и его логический вывод должен был неизбежно совпасть с ее логическим выводом. Так или иначе, произнес Сиприано Алгор, сам не отдавая себе отчет, чтó произносит, а может быть, и отдавая, может быть, в самый миг произнесения и осознав таинственный скрытый смысл этих трех слов, так или иначе, под лежачий камень вода не течет, что там будет завтра – завтра и узнаешь, а сегодня работай, кто сажает дерево, не знает, не повесят ли его на нем: При таком приливе черных мыслей далеко не уплывешь, сказала Марта, но вы правы, время не терпит, пора нам браться за работу, а мое дело прежде всего будет нарисовать боковинки и спины фигурок и раскрасить их, и рассчитываю к ночи окончить, если никто не помешает. Гостей не ждем, отвечал ей Сиприано Алгор, я же займусь обедом. Его только разогреть, а вы салат приготовьте. Она взяла листы рисовальной бумаги, акварель, краски, кисти, старую тряпку вытирать их, все методично разложила в порядке на столе, села и придвинула к себе картинку с ассирийцем, сказав: Начну с него. Упрощай как можешь, чтобы в форме ничто не застряло, когда будем доставать отливки, две поверхности, и баста, третью нам уже не поднять. Не забуду. Сиприано Алгор несколько минут молча наблюдал, как дочка рисует, а потом пошел в гончарню. Он собирался помериться силами с глиной, потягать гири и гантели нового, малознакомого дела, размять замлевшие руки, вылепить несколько пробных фигурок – не шутов и не клоунов, не эскимосов и не сестер милосердия, не ассирийцев и не мандаринов – чтобы, взглянув на них, всякий, молодой или старый, мужчина или женщина, смог бы сказать: Вылитый я. И может быть, для собственного удовольствия или теша свое тщеславие, этот всякий захочет унести домой собственное точное изображение, верный слепок и тогда придет в гончарную мастерскую и спросит у хозяина, у Сиприано Алгора, сколько стоит во-он та фигурка, а тот ответит, мол, не продается, а когда спросят почему, скажет в ответ: Потому что это я. Спускался вечер, близки уже были сумерки, когда в гончарню вошла Марта с такими словами: Ну все, сделала, положила на стол сушиться. И тут же, заметив сделанную отцом работу – две неоконченные фигурки дюймов тридцати семи высотой, изображавшие обнаженных мужчину и женщину, а из плеча одной торчит кончик проволоки, – сказала: Неплохо, совсем неплохо, но для нашего кукольного народца великоваты, мы же задумывали их размером с вашу ладонь. Решил сделать их малость побольше, заметней будут на прилавках Центра, да еще прими в расчет, что во время обжига они усохнут, ужмутся, да и вообще пока это проба. Все равно мне нравится, очень нравится, и непохоже ни на что виданное мной, а женщина мне кого-то напоминает. На чем же мы остановимся, уточнил Сиприано Алгор, говоришь, ни на что не похожи, и тут же добавляешь, что похожа на какую-то женщину. Такое вот двойное впечатление – какая-то знакомая незнакомка. Эх, зря я, наверно, собак разводить взялся, мне бы ваянию себя посвятить, это, я слышал, дело куда более выгодное. Идеальное художественное семейство, с полунасмешливой улыбкой произнесла Марта. По счастью, чтобы мы всего не лишились, бог послал нам Марсала, сказал Сиприано Алгор – и не улыбнулся в ответ.
