Они подошли ко входу в катакомбы. Двери были заперты, а по обе стороны стояли гвардейцы. Когда Серефин шагнул в темноту, то почувствовал, как челюсти судьбы, которая была более жестокой, чем любое чудовище, немилосердно сомкнулись на нем. Жанета остановилась и повернулась к нему. Темнота была удушливой и густой. Паника сдавила грудь, а воздух не проникал в легкие. Он почувствовал ее руку на своем лице, едва заметное прикосновение.
– Прости, Серефин, – прошептала она, а затем поцеловала его в щеку.
– Что он может дать такого, чего не могу я? – спросил он, с трудом выдавливая слова, поэтому они прозвучали тихо и невнятно.
Их окутывала такая темнота, что он не мог разглядеть ее лица.
– Все просто. Я хочу быть королевой.
Королевой.
– Он внизу, не так ли? – Серефину не понравилось, что его голос дрогнул.
Он ненавидел собственный страх.
– Ты нужен ему, – ответила Жанета.
А затем подтолкнула его вперед. Вниз. И ему ничего не оставалось, кроме как шагнуть навстречу судьбе.
30
Надежда Лаптева
Своятов Константин Немцев:
«Клирик Вецеслава жил в редкое время, когда между Калязином и его соседями установился мир. Но это не уберегло его от мучительной смерти. Его схватили транавийские маги крови и четвертовали. Мир длился не-долго».
Книга святых Васильева
Наде снились чудовища со множеством суставов и существа с тысячами зубов. Зияющие пасти и когти. Эти чудовища знали ее. Тянулись к ней, шепча ее имя. И, убегая от них, она чувствовала, как их когти цеплялись за одежду. Тысячи глаз сверлили ей спину. Наде снились залитые кровью поля, кровавый дождь и мир, опустошенный войной и омываемый реками крови.
Она проснулась от собственного, наполненного ужасом и обжигающего горло крика. Ее тело сотрясала дрожь, а с волос капал пот.
Надя не сразу осознала, что прохладные пальцы Париджахан убирали волосы с ее лица, а воздух наполнился быстрым и успокаивающим шепотом.
Дверь распахнулась, и пара теплых рук накрыла ее ладони, а матрас просел под тяжестью тела, когда Малахия опустился рядом и прижал ее к себе.
– Надя, это был всего лишь сон, – прошептал он ей на ухо на калязинском языке.
Ее крики сменились всхлипываниями.
– Ты в безопасности, towy dzimyka.
Надя прижалась ближе к нему, чувствуя, как его сердце колотится у ее уха. В другом конце комнаты послышался шорох, а затем тихий шепоток Рашида и Париджахан. Эти мелочи помогали сосредоточиться на реальности.
– Который час? – спросила она хриплым голосом.
Говорить было больно.
– Еще только середина ночи, – ответил он.
Ей казалось, что уже наступило утро. Скрипнула дверь, оповещая о том, что Рашид и Париджахан выскользнули из комнаты.
Если бы Надя не чувствовала себя так ужасно, то скорее всего покраснела бы от мысли, что осталась наедине с Малахией в его спальне. Но она слишком устала, чтобы обращать на это внимание.
– Я не слышала голоса богов с тех пор, как очнулась в луже собственной крови, – прошептала Надя. – Но меня пугает то, что это, возможно, к лучшему. Я уже и не знаю, во что верить.
Малахия медленно кивнул. Он выглядел так, словно только встал с постели: длинные волосы спутались, рубашка натянута впопыхах. Она была полностью расстегнута и свисала с плеч.
– Сомнения – вполне человеческое качество, Надя, – пробормотал он.
– Но не тогда, когда ты благословлен богами, – возразила она.
– Да, пожалуй, так и есть, – согласился он.
– Как ты это делаешь? Живешь без веры?
Он выглядел вполне спокойным, но его выдавало дыхание.
– Надя, ты действительно хочешь узнать, какие у меня моральные принципы? У меня?
Он – глава ордена чудовищ. Лгун. Еретик. Нет, наверное, нет, решила она.
И пробормотала это в ответ. Ни капли не удивившись, Малахия кивнул и нежно поцеловал ее в лоб.
– Наверно, не стоит спрашивать, что заставило кричать тебя во сне, но мне очень любопытно.
– Чудовища.
Он вздрогнул, видимо, решив, что Надя говорила о нем. И ей отчасти захотелось, чтобы так оно и было, ведь это было проще объяснить. И даже подумывала позволить ему поверить, что из-за него ей снятся кошмары. Но она не была жестокой.
– Нет, совершенно другие, – сказала она, подразумевая: «не такие, как ты».
Малахия заметно расслабился, а ее охватило любопытство.
– Тебя это беспокоит?
– Конечно.
– Но тебе нравится быть тем, кто ты есть.
На его лице отразилась тревога. Но он не стал поправлять ее:
– Я не хочу, чтобы из-за меня ты испытывала боль, хотя и понимаю, что это неизбежно.
На несколько мгновений между ними повисло молчание, а затем он сказал:
– Может, вновь попытаешься заснуть? Я позову Париджахан…
– Останься, – перебила Надя.
Он нахмурился и покачал головой, а затем попытался встать, но она схватила его за руку.
– Ты мне не безразличен, Малахия, – выпалила она. – Не знаю, когда возникло это чувство, но оно искреннее, и это пугает меня. Больше тебя меня никто и никогда не расстраивал. И хотя я все еще убеждена, что мы враги и мои чувства к тебе – на самом деле ересь, я не могу их отрицать. Пусть ты и лгал мне с самого начала.
Надя не смогла понять, что отразилось на лице Малахии, к тому же он не смотрел ей в глаза. Неужели она неправильно его поняла? Или сказала что-то неправильное? Она никогда не испытывала подобных чувств и не была уверена, что с ними делать. Она не…
И тут он обрушился на ее губы. Это был жадный, решительный и наполненный желанием поцелуй. Надя удивилась, сколько отчаяния чувствовалось в нем. И это даже чуть-чуть напугало ее.
Однако не помешало встать на колени, прижаться к нему и запустить пальцы в его волосы. Надино сердце колотилось, а каждый сантиметр тела сотрясала дрожь от осознания неправильности происходящего. Если она не умрет завтра, то наверняка получит наказание от богов.
Но сейчас это ее не волновало. Совершенно не волновало. Малахия обхватил ее за талию и притянул ближе. Но через мгновение разорвал поцелуй, опалив ее лицо сбивающимся и горячим дыханием. В его светлых глазах отражались тьма и опасность.
– Это ужасная идея, – сказал он на калязинском.
Она так устала от транавийского.
– Знаю.
– Хотелось бы, чтобы так это и было, – хрипло сказал он.
