– Четвёртый день, – только и ответил Максим.
Аня напомнила себе, что должна быть сильной. Что бы с ними ни происходило, Екатерине Васильевне сейчас было хуже. Ане хватило нескольких часов в плену, чтобы утратить надежду на спасение, а Екатерина Васильевна уже четвёртые сутки сидела привязанная к стулу и к тому же лишённая пищи.
Чтобы привести себя в чувство, Аня несколько раз моргнула. В итоге её замутило ещё больше. Заболели мизинец и безымянный палец левой руки. Аня вдруг поняла, что с силой вдавливает их в ладонь. Постаралась расслабиться и не совершать лишних движений. Смотрела перед собой, в спинку переднего кресла. И надеялась, что Артуро согласится помолчать хотя бы несколько минут. Не согласился. Вернулся к разговору с неизменным пылом. Говорил о строительстве монастырей, университетов, больниц, о веке Просвещения в Европе, благами которого смогли насладиться и дикие жители Перу, а также о том, что образование индейцев шло на местных языках – изучение испанского, по сути, стало распространённым лишь в конце семнадцатого века, то есть почти через сто пятьдесят лет после начала конкисты.
Когда Пуно появился в прибрежной низине – барачно-кирпичный, с редкими вкраплениями синих крыш и белых многоэтажек, с высоты казавшийся частью коричневых холмов, – Артуро продолжал говорить. Не умолк он и в самом Пуно даже в ту минуту, когда машина остановилась возле гостиницы. Дима добился своего. Распалил его по-настоящему.
Аня медленно вышла из такси. Она будто с каждым шагом погружалась на дно синевшего неподалёку горного озера; не задыхалась, окружённая воздушным пузырём, но всё-таки тонула. Неприятное чувство.
– Час десять, – промолвил Максим.
В городе ощутимо пахло скотом – молочный и сейчас отзывавшийся тошнотой запах. А ещё пахло перепревшими травами, будто где-то совсем рядом пряталась гигантская яма компоста. И конечно же, пахло туалетной водой Артуро. Он что, успел опрокинуть на себя ещё полфлакона?
Все вместе направились к дверям гостиницы. Не знали, есть ли там свободные номера, да и не интересовались этим, потому что перед лестницей Аня остановилась. Предложила для начала зайти куда-нибудь перекусить. Сказала, что не успела толком позавтракать. Испугалась, что Артуро откажется. Он приехал с чемоданом. Аня поспешно добавила, что до берега идти не больше десяти минут – на самом деле ровно пятнадцать, они с Димой высчитали ещё позавчера; там непременно найдётся ресторанчик или кафе – на самом деле кафе, расположение которого они выяснили тогда же.
К счастью, Артуро не возражал. Кажется, только обрадовался возможности прогуляться. От нетерпения пританцовывал и с задором катил чемодан, перебрасывал его через выбоины в асфальте. Шагал бодро, то и дело обгонял всех, показывал, с каким наслаждением вдыхает мягкий, едва ощутимый горный воздух. Смеялся над собственными шутками и был доволен, жизнерадостен, словно, едва прибыв в Пуно, успел разом разгадать все загадки Шустова-старшего и заодно выяснить судьбу Дельгадо.
– Монашеские ордены не просто просвещали индейцев! – говорил он на ходу. – Они приобщали перуанцев к европейской культуре, открывали им её богатство во всех проявлениях: чувственных, декоративных, музыкальных. В Перу пришло настоящее искусство! И теперь оно было доступно не только инкам по крови, а всем – даже самый никудышный крестьянин мог насладиться чудесами архитектуры и живописи. Да, мы забрали у индейцев золото и серебро, которые они всё равно не ценили, но взамен!.. Взамен мы привезли сокровищницу зрительных и звуковых символов, способных истинно возвысить человека. Я уж не говорю о науке и возможности познавать окружающий мир без всех этих нелепых суеверий, вроде страха перед духами гор и озёр.
Путь до кафе на улице Вирхен-де-ла-Канделария занял больше времени, чем рассчитывал Дима. Всё из-за Ани. Она не могла быстро идти и одновременно переводить рассуждения Артуро. То и дело замедлялась, с притворным интересом осматривая квартал, через который они шли, а в действительности толком не различая ни его домов, ни уличного убранства и думая лишь о том, чтобы выровнять дыхание.
– Час тридцать пять, – сказал Максим, когда они вошли в затемнённую прихожую кафе.
Расставленные тут по углам метровые керамические боги отдалённо напоминали утерянную, точнее украденную, статуэтку Инти-Виракочи.
– И вот проходят годы, – не успокаивался Артуро. Его пылу позавидовали бы первые из прибывших сюда почти пять веков назад миссионеров. – И Маркос Сапата пишет для собора в Куско прекрасную «Тайную вечерю», где на столе перед Иисусом и его апостолами лежат папайя и другие местные фрукты, а главным блюдом изображена… шиншилла! О да, поджаренная дикая шиншилла, горная вискача. Как тебе такое, а? Я уж молчу, что в том же соборе стоит распятие с чернокожим Иисусом! А ты говоришь о нетерпимости и насильственном насаждении христианства!
Кафе было именно таким, как его описывали пользователи «Трипэдвайзера»: жарким и душным из-за стоявшей в конце зала открытой печи. «То что надо», – заявил Дима, прочитав позавчера несколько отрицательных отзывов от европейских туристов. Аня испугалась, что Максим поведёт их чуть ли не к са́мому дальнему из столиков, расположенному в каких-то пяти метрах от пышущих углей, однако он выбрал уединённое местечко за колонной. И на том спасибо.
– Тебе ещё мало? – продолжал Артуро, когда все сели за столик и без интереса склонились над двухсторонним листком меню. – Тогда вспомни перуанскую пятиоктавную оперную диву, дававшую концерты по всему миру, в лучших залах Старого Света. Не могу сказать, что она пела так уж прекрасно. Но… да, я бы… Просто вдумайся в это. Индейцы начали петь оперным голосом классические партии из Верди и…
– А кто сказал, что им это вообще было нужно? – перебил его Дима. – Кто сказал, что европейские зрительные и звуковые символы – такое великое счастье?
– То есть как? – опешил Артуро.
Подошедшему официанту он вальяжно сказал, что будет суп из киноа с тыквой и картошкой. Рекомендовал его и остальным, чем облегчил напрасные сомнения в выборе блюда, которое они всё равно не собирались есть.
– То есть как? – повторил Артуро.
Теперь он произносил слова не столь быстро и бодро. Словно вдруг усомнился в собственной правоте.
Дима нашёл на телефоне нужный фрагмент конспектов. Помедлив, озвучил его. Это были слова бразильского этнографа Курта Нимуендажу, в начале двадцатого века изучавшего дикие племена Амазонии и тогда же записавшего:
– «Они счастливы в своей бедности. До сегодняшнего дня они не проявили особого интереса к преимуществам цивилизации, и, за исключением ряда инструментов, в их быте нет почти никаких признаков постоянного контакта с цивилизованными людьми».
Аня говорила едва справляясь с дурнотой. Чувствовала под ногами озёрный ил. Окружавший её спасительный пузырь воздуха скукожился. По его стенкам расходилась ощутимая рябь. Сказывалась духота жаркого помещения. Ещё чуть-чуть, и пузырь лопнет. Вода хлынет внутрь, Аня захлебнётся.
– Какая глупость… – пробормотал Артуро.
