И на целителя поглядывал так, будто прикидывал, что надо бы и его на плечо усадить. Поверх сундука.
— Его отравили, — сказала я, и голос не дрогнул. — Не знаю чем, но травили давно… понемногу… я дала воды, потом его вырвало и…
Господин Нерако кивнул.
И преобразился, разом перестав казаться забавным. Он весь подобрался, движения сделались скупы и точны. А я вдруг поняла, что каким-то непостижимым образом оказалась в углу комнаты. На сундуке.
Лекарь ощупал исиго. Оттянул веки, заглянул в глаза. В рот. Склонился над телом, обнюхивая желтоватую влажную кожу… поцокал языком.
Пробормотал что-то…
Дальше было… не знаю, я просто смотрела.
Вот пальцы его разминают горло, а в кожу на груди ввинчиваются тонкие иглы, на концах которых дрожат синие и зеленые камни. Лекарь касается камней, и они начинают пульсировать. Словно огоньки новогодние. Игл становится больше, целые созвездия их собираются на теле, особенно ярко сияют те, которые встают над печенью. А колдун пытается шевелиться, но…
Ему подносят флягу, и он замирает.
А господин Нерако вытаскивает из сундука ступку, и пестик, и с дюжину мешочков. Он развязывает их и сыплет содержимое в ступку, когда щепоть, когда две, и кажется, что действует наугад. Он растирает. И льет тягучую жидкость, запах которой заставляет меня зажать нос.
Он вливает снадобье в горло колдуна, и тот глотает… правильно, он ведь без сознания, а камни на вершинах игл наливаются чернотой. И гаснут один за другим.
И снова растирать.
Смешивать.
Бурую мазь лекарь наносил лопаточкой, покрывая кожу исиго толстым слоем ее. И лишь затем выдохнул, сдавил запястье мальчишки, прислушался к пульсу и кивнул.
— Вы успели вовремя, госпожа… еще немного, и не в силах человеческих было бы вернуть его.
— Он…
— Все в руках богов, но смею полагать, что молодой человек довольно скоро очнется. Однако надеюсь, что вы понимаете, что закон и совесть велят мне доложить о произошедшем, ибо попытка отравления ядом чинары есть преступление серьезное, умолчать о котором я не имею права.
Он вытирал руки грязною тряпицей, а я думала, что вовсе не столь уж беспомощен и мягок этот человек, как казалось Шину.
Продать?
О да, он заплатил бы за Мацухито и триста золотых, и четыреста, но лишь потому, что так проще, а он не привык усложнять себе жизнь.
И завтра надо бы наведаться в красный дом.
Глядишь, и пойму, что с ним неладно.
— Хорошо, — со вздохом сказала я и, сунув руки в рукава, наткнулась на горшочек, о котором успела крепко позабыть. Если не колдун, которому в ближайшее время точно не до расспросов, то, возможно, господин Нерако не откажется взглянуть. Лекари ведь разбираются в травах… — Могу ли я попросить вас еще об одной услуге…
Горшочек он берет осторожно, двумя пальцами, и ставит на ладонь, прикрытую шелковым платком. И наклоняется.
Нюхает.
Хмурится… он трогает глину. И хмурится еще больше. Приподнимает крышку, а на лице появляется такое выражение, что я понимаю: угадала.
— Могу ли теперь я спросить, госпожа Иоко, где взяли вы эту вещь?
И я, вздыхая, признаюсь:
— В лавке.
Рассказ мой краток и лишен подробностей, но… господин Нерако слушает внимательно. Он крутит горшочек и хмурится… и хмурится еще сильнее, и кажется, вот-вот расплачется.
— Плохо. — Он разминает переносицу, и огромные уши его вздрагивают. — Это… в стране Хинай если у кого-то на ходили подобное зелье, то его били бамбуковыми палками по пяткам… а если находили много зелья, то снимали кожу…
Так, что-то мне стало совсем неуютно.
— Я не буду лгать, что известны мне все уложения кодекса, добрая госпожа, однако сомневаюсь, что здесь оно столь законно, чтобы можно было продавать в лавке… другое дело, что отнюдь не каждый человек знает, как отличить обыкновенные притирания от тех, в которых содержится трава, именуемая допу. Сама по себе произрастает она на болотах и местах дурных, оскверненных пролитой кровью. На закате бледные цветы источают особенно сильный аромат, который лишает людей разума, завлекая в трясину или же вызывая безумие… и кровь вновь льется, ибо нужна она допу, чтобы прорастали семена ее… в стране Хинай мне однажды случилось побывать в деревеньке, жители которой выращивали эту траву. Цветы ее стоят дорого… очень дорого… и потому всегда найдутся люди, готовые рискнуть здоровьем и разумом… они держали рабов, заставляя их собирать цветы, а когда те сходили с ума, то давали в руки оружие… и рабы резали друг друга, лилась кровь, и трава хорошо росла.
Вот же…
И не говорите, что Шину это вчера придумала. Или что не знала, с чем связывается… и как быть? Я, являясь хозяйкой дома, несу полную ответственность за ее поступки, а значит, если кто-то еще узнает о… мне светит тихое уютное подземелье.
Или каторга.
Или что тут у них принято…
Я потрогала шею. Как-то совершенно не хотелось лишаться головы.
— После сбора цветы заливают жиром, а после медленно вытапливают… и если отыщется человек умелый, способный напитать раствор силой, то свойства травы усиливаются многократно…
Твою ж…
— Этого горшочка хватит надолго, если мазать им, скажем, виски. — Господин Нерако прикоснулся к голове. — В малых дозах он подарит забвение, излечит от горя, сколь бы глубоко оно ни было, правда, сие излечение не будет истинным, и когда действие ослабнет, человек вновь испытает боль…
…и вновь потянется к заветному горшочку.
— Чуть больше, и его окружат видения мира удивительного, он познает невероятное блаженство. Однако раз за разом блаженство будет длиться все меньше, а мази понадобится больше… ко всему разум, не способный справиться с тем, что в стране Хинай нарекли «солнечным светом», постепенно будет выгорать… человек станет испытывать то беспричинную радость, то столь же беспричинный гнев. Мне жаль, госпожа, но… это слишком опасно, чтобы…
— Надо уничтожить. — Решение я приняла на месте. — Сейчас… мы вернемся… Бьорн… лавка сегодня сгорит. Огня ведь будет достаточно?
Но сперва мы вытащим все, что хранится в сундуках, и… не знаю, утопим в море? У тьерингов же отыщется лодка… и, кажется, я буду вновь должна Урлаку… в жизни мне с этими долгами не расплатиться. А хуже всего, что платы и не потребуют.
ГЛАВА 39
А и хорошо горело.
Я стояла, закусив губу, и смотрела на огонь.
Не расплакаться… не думать, что там сейчас сгорают не только остатки дурной смеси, но и шелковые шарфы, расписанные Юкико, фигурки Араши, травы Мацухито…
…деньги, которые еще остались, ибо ширма стоила немало, но…
