— Просто косу, — сказала я, когда девочка попыталась соорудить из моих волос корону.
Вдове не пристало… а мне не хочется.
Она кивнула.
И справилась быстро. Протянула руку, помогая подняться. Деревянные сандали были по-своему удобны, если к ним привыкнуть.
Маленькие шажочки. Иллюзия медлительности.
А я привыкла ходить широко.
Раньше.
Узкое платье мешает, и я спотыкаюсь, но тело само знает, что делать, и мне нужно лишь позволить ему идти.
Сумерки.
И комната с низким длинным столом. Циновки.
Бумажные фонарики, в которых спрятаны светящиеся камни. Это проявление магии больше не смущает меня. Действительно, если я жива и в чужом теле, то стоит ли удивляться такой мелочи, как светящиеся камни?
Женщины.
Они поклонились и сели, каждая на свою циновку.
— Добрый вечер.
Алое кимоно и набеленное лицо. Всхлип.
Хмурый взгляд, которого Мацухито была удостоена от Кэед.
Юкико жмется в тень.
И кажется, готова исчезнуть, стоит на ней задержаться взгляду. Ее положение ныне уже заметно, и сатин простенького платья обрисовывает животик.
Араши вновь в мужском наряде. Хорошо хоть ножи свои за стол не потащила.
А Шину молчалива.
Задумчива.
Она старше прочих и понимает что-то… что-то важное, ускользнувшее от меня с памятью Иоко. И это обидно. Мне доступно все прошлое моей предшественницы, кроме того последнего месяца, в котором она заболела.
Подали еду.
Вареная рыба на деревянном подносе и рис, который получился не слишком удачным. Значит, кухарила Араши, она всегда готовила рыбу с рисом, только рис или недоваривала, или, напротив, переваривала до клейкой тягучей массы.
Острый зеленый соус.
Маринованный имбирь и что-то еще, что Иоко помнила как аюро и, кажется, любила это. Я же разглядывала полупрозрачную желтую массу и гадала, стоит ли рисковать, пробуя это.
Ели молча.
Аккуратно орудовали палочками, однако по-разному. Араши почти не жевала, она глотала жадно, будто все еще спешила куда-то. А вот Юкико брала маленькие кусочки и так осторожно, будто опасалась, что возьми она больше положенного, и ее прогонят от стола. Кэед была безупречна в манерах. И потому сложно было понять, любит она рыбу и рис или же терпеть не может.
Мацухито вздыхала над каждым кусочком.
Шину просто ела.
Она старательно двигала челюстями, но задумчивый взгляд ее был обращен в стол.
Тревога шевельнулась.
Что-то такое… нехорошее случилось. Или должно было случиться? Заговорить?
Я решилась, когда девочка подала чай и Кэед, решительно отстранив служанку, сама присела к круглому заварочному чайнику. Она колдовала, что-то разливая и смешивая, и выглядела почти живой.
Почти счастливой.
— Спасибо. — Я приняла в ладони чашку. — Я… много думала в последние дни.
Чай пах жасмином.
— Боги послали болезнь испытанием духа… и тела… — говорить с ними все равно что со стеной. Слушать слушают, а пойди пойми, что творится в головах их.
И почему мне это так важно?
— Чего вы хотите?
Моя заготовленная речь рассыпалась. Я вдруг поняла, что им все эти слова неинтересны.
Они не верят словам.
А чему верят?
— Простите? — подала голос Кэед. Она сидела на корточках, и спина ее была пряма.
И она не стала наряжаться к обеду. Бледную кожу ее покрывали веснушки. Рыжие. Яркие. Они были и на носу, и на лбу, и, кажется, на руках тоже.
— Чего вы хотите? — повторила я вопрос, который когда-то задавала сотрудникам.
Правдивые ответы, к слову, получала крайне редко. Но тогда они меня не слишком-то интересовали.
— Сейчас? — уточнила Кэед.
— Вообще. От жизни.
— А разве нам позволено иметь желания? — Легкий наклон головы, который выражает и недоумение, и насмешку. Разве пресветлая госпожа Иоко не понимает, что женщинам, собравшимся под крышей ее дома, желать нечего?
— Любому человеку, если он жив, позволено иметь желания.
Неделя.
Ровно неделя прошла с того ужина, на который я возлагала немалые надежды, только они не оправдались. И теперь мне самой было смешно.
И вправду, на что я рассчитывала?
Правдивые ответы?
Откровения?
Слезы? Признания?
Объятия?
Заверения в любви и верности… глупость какая… эти женщины разучились верить кому бы то ни было. Да и я… что я могла им предложить?
Только старый дом, нуждавшийся в заботе. И иллюзию покоя.
Почему иллюзию?
Потому что шкатулка, в которой Иоко хранила немногие свои сбережения — справедливости ради стоит сказать, что не только свои, — была почти пуста. Пара золотых лепестков, скромная кучка серебра и вязанка медных монет.
Вот для чего, стало быть, дырочки в них.
Удобно.
Я села и попыталась вспомнить, куда ушли деньги.
Ничего.
Молчание и… ощущение вины? Их не украли, это я знала точно. Быть может, Иоко перепрятала монеты? Но куда? Я сдавила голову руками, с трудом удерживаясь, чтобы не удариться лбом о низкий столик. Столик был красив — полированное дерево и мозаика из разноцветных камней. Тонкая работа.
Дорогой?
Иоко не знала.
Женщины не должны считать деньги, для этого есть мужчины.
Мужчин поблизости не наблюдалось, равно как и свитков, в которых велись бы расходы, и вообще хотя бы бледного подобия учетной книги.
Не было ее.
Женщины не должны…
Ясно.
Денег нет, и куда подевались, выяснить вряд ли получится. В первую декаду месяца мне должны выдать содержание, но его хватит лишь на необходимое, а скоро зима и… зимой холодно.
Это Иоко знала. Даже в том прошлом ее доме, который считался богатым, зимой было прохладно, хотя каждый день разжигали очаг и застилали пол меховыми коврами. Здесь же…
Надо что-то делать.
Сперва разобраться со счетами и ценами, но сама я буду долго возиться, а вот если попросить о помощи…
— Госпожа? — Шину откровенно удивилась. — Простите, госпожа, но вы уверены? Вы и вправду хотите, чтоб я…
— Вы же работали в лавке мужа? Вели его дела, помогали во всем? — Я наклонила голову, хотя и без того Шину была много выше Иоко.
