— Иоко. — Я поднялась, и кошка, широко зевнув, потянулась за мною. Она потерлась о ноги и села, не сводя разноцветного взгляда с чужака.
Кошке он… нравился?
— Знаю.
— Чем могу помочь?
Он тронул темную гроздь листьев. Сделал глубокий вдох и произнес:
— Здесь… довольно мило.
— Нам тоже нравится…
Почему никто не предупредил меня о приходе гостя? Не сочли нужным? Или… побоялись? Я прислушалась к дому. Тишина. Слегка поскрипывает, вздыхает, но притворяется нежилым.
— Мой человек рассказал мне о твоей задумке. Неплохо для женщины…
Какая снисходительность.
Впрочем, со снисходительностью я сталкивалась часто в той, в прошлой жизни. И с насмешками… и с попытками поставить меня на место, а место женщины в мужском мире — у ног победителя, и женщина-то должна быть красивой. Податливой. Восторженной. А еще благодарной, некапризной, умной, но не выпячивающей свой ум. Молчаливой. Нетребовательной. Список требований был огромен, как и раздражение, когда я отказывалась принимать на себя чужую роль.
— Но мне надо знать, что ты с этого получишь.
— А твой человек не сказал? — Я позволила себе толику недоверия.
— Сказал, но… не пойми меня превратно, женщина. Я забочусь о своих людях. Я не хочу, чтобы люди эти попали в… неприятную ситуацию.
— Какую?
У него нет причин доверять мне, как и у меня — доверять ему. Он кружит, приглядываясь к Иоко. Кого видит? Довольно молодую женщину в простом кимоно… слишком, пожалуй, свободную для местных женщин, слишком… иную?
Если так, плохо.
— Это ты мне скажи. — Урлак оскалился. — Обычно вы нас избегаете… а уж чтобы в доме привечать…
— Дома бывают разными… — Я провела ладонью по стене. — Что видишь ты в этом?
Молчание.
Мне высочайше позволено говорить. И теперь главное — не скатиться в оправдания.
— Этот дом стар. И беден. Когда-то здесь находилась мастерская моего отца, а теперь… теперь мы все доживаем свой срок.
— Доживать вам еще изрядно.
Он не скрывал насмешки. И еще легкого презрения, которое ранило тонкую душу Иоко. И это злило, в конце концов, я не звала его сюда.
Сам явился.
Спокойно.
Если переживать по каждому пустяку, этак и вправду заболеть недолго…
И вновь укол.
Вспышка темноты и, кажется, чей-то голос.
Упрек.
…заболеть недолго.
…недолго заболеть… болезнь… и отвар для успокоения… ты забыла, что должна принимать его… резковатая горечь, которая заставляет меня отставить кубок.
— С тобой все в порядке? — Меня тряхнули, вырывая из воспоминаний, и кошка рассерженно зашипела. В голосе ее мне послышалось предупреждение, и я подумала, что ныне же сама вынесу ей рыбьих потрохов, до которых кошка была большой охотницей.
А еще я никогда не видела ее хозяйки.
Впрочем, никого из соседей.
Даже старой Ницухито, которая частенько заглядывала к отцу пожаловаться на сыновей своих. Мне она приносила сладкую фасоль и рассказы о чудовищах, живущих в реке… куда она подевалась?
Тоже переехала?
Умерла?
Или просто не желает иметь ничего общего с отвержен ной, вот и прячется за забором? Если и так, то ее право.
— Да, в полном. — Я убрала руку, которая не спешила расставаться с моим плечом. И держал меня хевдир отнюдь не нежно.
От него пахло деревом и маслами, как от отца, когда он, позабыв о призвании, брался за иной, грубый инструмент. Матушка тогда становилась раздражительна, все повторяла, что он испортит себе руки и тогда мы всенепременно разоримся…
Какая малость, всего-то знакомый запах, и Иоко, бестолковая, готова проникнуться симпатией.
— Ты стала белой, женщина.
— Я не так давно оправилась от серьезной болезни, поэтому пока… случаются мгновения слабости. — Я вздохнула и сказала: — Оглянитесь… это старый дом, в котором живут никому не нужные женщины… и живут не слишком-то хорошо. Скоро зима, и в доме станет холодно…
— Вам нужны деньги.
Это было утверждением.
А глаза у него синие, неправдоподобно яркие, и эта синева завораживает, кружит голову… мой бывший умел смотреть проникновенно, казалось, с тайным смыслом…
Это не мое сердце застучало слишком уж быстро.
Иллюзия.
Опасно поддаваться иллюзиям.
— Нужны, — спокойно ответила я, отступая на шаг. Шага слишком мало, чтобы ощутить себя в безопасности, но, к сожалению, бежать — не самая лучшая стратегия. Этот из тех, кто побег посчитает вызовом и бросится в погоню, просто чтобы доказать себе, что способен догнать. — И не мне одной.
— И сколько вам хватит?
— Для чего?
Урлак нервно пожал плечами.
— Деньги вторичны. — Я сложила руки, скрывая дрожащие пальцы в рукавах. — Сколько бы вы ни дали мне, рано или поздно они закончатся. Мы платим за дом… пока платим. За еду. За топливо. За одежду…
…которая тоже рано или поздно обветшает.
А есть ведь еще и ребенок, сколько осталось до его появления? Четыре месяца? Три? Детям требуется уйма всего.
Целители, ибо, как показал опыт, одними настоями Мацухито мы не спасемся…
— И что же тебе нужно?
— Возможность зарабатывать эти деньги самим.
А вот теперь я его явно озадачила.
Определенно.
— Осенняя ярмарка, — я подняла пару листьев, раз уж один букет рассыпался, я вполне способна собрать второй, — прекрасная возможность… у нас есть что предложить ценителям…
А вот это выражение мне совсем не по вкусу…
Недовольство?
И… вновь презрение?
Почему?
В его мире женщинам не позволено быть самостоятельными? Или же… конечно, в мужском представлении женщина способна заработать деньги одним-единственным способом.
— …и если вы окажете любезность и задержитесь ненадолго, мы…
В этой комнатушке было пусто.
Почти.
Пара плетеных корзин и груда цветного тряпья в них, которому лишь предстоит стать чем-то, годным на продажу.
Что у нас есть? Разрисованные Юкико платки. Пара вышитых мячей. И крохотные заколки-хризантемы, сделанные из остатков лент.
— Вот, — я высыпаю заколки в подставленную ладонь. — У нас есть, чем торговать…
Хевдир растерян.
