И кажется, смущен.
Он стоит со жменей шелковых цветов, не представляя, что именно с ними делать.
— Они умеют шить и вышивать. Собирать травы и составлять настои. Рисовать по шелку и… многое иное. Но это ничего не значит, ведь женщина слишком слаба, чтобы быть одной… — Кажется, в моем голосе появляется злость, но я ничего не могу с собой поделать. — Даже если не-одной у нее быть не получается… не буду лгать, что на ярмарке нам будут рады, но… я не обманывала вашего человека. Нам и вправду нужна помощь…
— Что?
Он все-таки очнулся.
Бывает.
— Если мы явимся туда по отдельности, то… торговли не выйдет. — Я протянула корзинку, в которую Урлак с немалым облегчением высыпал шелковое разноцветье. — Вам не дадут нормальной цены… а мы… говоря по правде, нет закона, запрещающего женщинам вести торги, но…
— Всегда отыщется обходной путь. — Он спрятал руки за спиной.
Недоверия поубавилось, но…
Пауза длилась.
И…
— Украшения, значит… травы…
— Идемте. — Я развернулась, не сомневаясь, что гордость и любопытство помешают ему просто-напросто исчезнуть.
Раздражающий мужчина.
А с другой стороны, после бывшего меня все мужчины раздражали.
В комнате, которую Кэед отвела под мастерскую, пахло сандалом. Тонкая палочка медленно тлела на нефритовой подставке.
Здесь было даже красиво.
Старые стены. Циновки. Раскрытая шкатулка и нить розового жемчуга, выглядывающая из нее.
Ленты-змеи.
Шелковые нити на подоле кимоно.
— Кэед обладает удивительным талантом…
И ухом не повела, будто я говорю не о ней. Игла мелькает в пальцах серебряной искрой, и тончайшая нить ложится на шелковый лоскут тенью будущего рисунка.
И поза ее естественна, как и сосредоточенность, вот только… слишком правильно все, каждая складка на ее одежде — часть огромной картины, где доминирует алый дракон.
И восхищенный вздох — лучшее подтверждение моей правоты…
Хевдир не спешит входить.
И только ноздри раздуваются, а выражение лица такое… характерно-жадное… кажется, дракону не суждено будет увидеть ярмарку.
Урлак делает шаг.
И еще.
И игла замирает. А Кэед находит в себе силы поднять взгляд. Ее лицо, скрытое в полутьме, почти прекрасно. Веснушки тают, а черты становятся нежнее, прозрачней, будто передо мной сама зимняя дева…
Все же осенью меняется слишком многое.
— Эта ширма досталась мне вместе с домом, но в ужасающем состоянии…
…именно поэтому, пожалуй, была оставлена здесь. Знай матушка истинную ее цену…
— Кэед сумела восстановить…
— Невозможно.
Вот люблю мужчин за гибкость мышления… если сказано, что невозможно, значит, так оно и есть, пусть и невозможное ныне пред очами.
— То, что сделано в Ичиро, может быть исправлено только там… здесь и нитки подобрать не способны, — и прозвучало это снисходительно. Конечно, слабые глупые женщины разыграли представление, дабы обмануть кого-то многомудрого и опытного, но он, в силу многомудрости, раскрыл наш замысел…
Злость была подобна волнам на воде.
Она лишала рассудок ясности.
— Ичиро рьяно бережет свои тайны. — Кэед не собиралась возражать, но иглу воткнула в кусочек вощеной кожи. — Но… порой случается… всякое.
Она встречает взгляд и отвечает взглядом. Прямым. Спокойным.
— Что же?
— К примеру… дочь старшей вышивальщицы теряет разум от любви… она бежит с Ичиро… может, и вправду убедив себя, что будет счастлива в месте ином… а может, не желая разделить участь мастериц-вышивальщиц.
— И что в ней страшного?
Он отвернулся от Кэед.
Он протянул руку к дракону, и выражение того неуловимо изменилось…
Гнев?
Ярость?
Он, вышитый шелком на шелке же, перестал быть картинкой, того и гляди раскроет пасть, дабы дыхнуть огнем на наглеца, дерзнувшего оскорбить создательницу недоверием. И хевдир внял предупреждению, руку убрал.
— Может быть, и ничего… прожить всю жизнь в крепости. Выйти замуж за того, на кого укажут… родить дочь, или двух, или трех, на сколько хватит магии. Отдать их в учение с юных лет, ибо сила требует огранки… а остатки ее потратить на чудесные ковры. Они потому прекрасны, что мастерицы свивают с нитью свою силу… и песни поют, да… особые… одни обережные, для здоровья, или вот… иные, о которых говорить не принято.
Кэед провела пальцами по наметившемуся узору, кажется, это была веточка сливы.
Или не сливы.
Или не веточка даже, но змея, скрытая в зеленых листьях.
— Главное, они сгорают быстро, редко кто переступает порог тридцати пяти лет… моей наставнице было сорок. Она сказала, что дочери ее появились без дара… нет, они были отменными вышивальщицами, лучшими в Хеико, где она устроилась, однако все одно… она учила меня… отчего? Не спрашивайте… и нет, отец мой не знал, иначе вряд ли я оказалась бы здесь.
Мы встретились взглядами.
И я поняла…
Нет, ее не выдали бы замуж. Кто выпустит этакое сокровище… и странно, что она заговорила именно сейчас, или…
У нее не осталось ничего, кроме собственных умений.
А кто еще способен оценить их, как не тьеринг?
— Я способна создать сонный узор. Его вышивают на младенческих подушках, чтобы ребенок спал… — Она провела ладонью по шелковому лоскуту.
Значит, все-таки не змея.
— И обережный… впрочем, этот только обновить пришлось, заклинание лишь начало осыпаться… проясняющий разум… — Кэед вновь взялась за иглу. — Нужны лишь нити…
— Нити, значит. — Хевдир потер подбородок и спросил: — Сколько ты хочешь, женщина?
За ширму?
За Кэед?
За…
— Я не готова пока назвать цену. — Я поклонилась, видом своим выражая смирение. — Но если господин проявит толику терпения и…
Он хмыкнул.
И коснулся драконьей морды пальцем. И произнес с упреком, жалуясь будто бы:
— Женщины… бестолковые…
Из покоев Кэед хевдир выходил на цыпочках и, вздохнув, произнес:
— Нам и вправду стоит поговорить о ярмарке…
…а то.
ГЛАВА 12
Мудрейший Умару все же счел возможным ответить на мое послание. Написала его я сама, после встречи с хевдиром, которая придала мне добрый заряд злости.
