— Неправда, — сказала я, когда мне было разрешено сказать слово. — Это все… почти все… ложь.
Красные стекла блеснули.
И…
Возможно ли, чтобы мои подопечные выступили свидетелями?
Писец поднял кисть и ловко коснулся самым кончиком ее туши. Здесь тушь делали, смешивая уголь, пузыри каракатиц и кальмаров с рыбьим клеем, из смеси катали тонкие палочки, а их сушили. И достаточно раскрошить такую палочку в воду…
…снова не о том думаю.
Иоко мечется, панически цепляясь за знания, которых у нее слишком мало…
…не о туши.
…не о конопляной бумаге, которую используют если не повсеместно, то…
…не…
…а вот кодекс… она же читала этот растреклятый Кодекс и должна…
Вдох.
Выдох. И вновь вдох… меня не торопят, а я заставляю себя положить руки на колени. Ноги начали затекать, все-таки у меня нет привычки долго находиться в неподвижной позе, и тело странным образом это чувствует.
— Я прошу простить меня, господин судья…
Их имен никто не знает, ибо судья не должен иметь имени, равно как и лица…
Прежде судьи носили маски из белого фарфора, но милосердный Император Сэкура разрешил ныне ограничиваться лишь очками. Под масками кожа воспалялась, и прела, и пахла нехорошо, оскорбляя вонью тонкое обоняние Императора.
Слава ему.
Не то… и снова не то…
Смирение плохо получается изображать, когда изнутри меня распирает злость. Но ее просто-напросто не поймут.
Я ведь женщина.
Я слаба.
Не слишком умна.
И виновата уже лишь потому, что женщина…
— …что дело это малое отвлекает вас от иных… действительно важных, но… все было иначе… — Я протягиваю ладонь, однако слишком большое расстояние разделяет меня и шар, в котором по-прежнему мечутся зеленые рыбки. — Та, о которой идет речь, переступила порог моего дома в поисках защиты от людей…
Слова сплетаются узором, путь и дрожит та вторая моя половина, которая осталась от Иоко. И она предпочла бы молчание, ибо не пристало женщине говорить за себя…
…существуют защитники.
…они стоят дорого, но куда меньше пяти тысяч золотых…
— …я приняла ее, как приняла иных, согласно обычаю и праву, данному мне…
…бумаги остались в доме. И надо бы позаботиться, чтобы не попали они в чужие руки, поскольку, подозреваю, что копии делать здесь не принято.
— Они же, называя себя скромными юношами, явились, будучи нетрезвы, и криком оскорбляли меня и моих подопечных… — Спокойствие возвращается.
Судья смотрит.
Писец пишет… и, кажется, никто не выглядит удивленным. Впрочем… здесь они повидали многое. А шар по-прежнему зелен, и… и это что-то значит?
Или ничего?
Я касаюсь языком зубов, и кислота их заставляет поморщиться.
Я говорю…
И говорю…
И когда заканчиваются слова, замолкаю.
А тишина давит на уши, и вообще появляется вдруг желание бежать куда глаза глядят. Знать бы, куда они глядят… очки красные… а в волосах седина… и наше дело действительно слишком мало, чтобы отвлекать одного из семи главных судей… но кажется, в этом ныне мое спасение.
— Женщина, — судья поднял руку, указав на Мацухито, и та поспешно распласталась на циновках, — так ли все было?
— Д-да, господин…
Зеленые рыбки, за которыми я слежу краем глаза, опасаясь смотреть прямо — вдруг да вновь поведет? — мечутся в мраморе, не находя способа выбраться наружу.
А им хочется.
Сила не любит ограничений.
Почему-то позже я, сколь ни силилась, не могла вспомнить деталей беседы. А она длилась долго. Судья задавал вопросы то мне, то Мацухито… и не всегда вопросы эти касались дела.
…мы отвечали.
…и вновь отвечали… и говорили… вспоминали… проклятие, кажется, я рассказала ему даже о том, во что одеты были те мальчишки, которые… и еще о матери… и о подозрениях своих… и о мудрейшем старце, который и не старец… точнее хотела рассказать, но не смогла…
…завещание…
…деньги, которые могут достаться матери…
…и то, что я едва не умерла, а теперь…
Я бы, наверное, если бы смогла, рассказала бы и о себе, пришедшей из другого мира, но, подозреваю, благодаря дракону мой язык не всегда подчинялся моей воле. И тайны наши остались тайнами.
Во благо.
ГЛАВА 15
Я очнулась там же… помню вновь холодную воду… и мальчишку, который натирал виски Мацухито ароматным маслом…
И второго, поившего меня осторожно, бережно даже. Еще подумала, что это хороший знак…
Наверное.
Помню слабость.
И дрожащие руки… и остатки тепла, которое силилось согреть меня всю.
Помню голос судьи, который звучал вовне, но теперь не для меня. И двух юнцов, разряженных столь роскошно, что смотреть на эту роскошь было больно. Они сидели, положив руки на циновку, и смотрели на судью.
Застывшие лица.
Пустые какие-то… и голоса, звучавшие одинаково тонко, но… опять же, слов не различить. И наверное, это правильно: подозреваемых надо допрашивать отдельно, но мне и смотреть на эту парочку неприятно. Мацухито тоже их замечает.
И охает.
Цепляется за мой рукав.
Где-то далеко гудит колокол. И голос его разрушает тишину.
— Я принял решение. — Судья снимает очки и закрывает глаза. А очередной мальчишка раскрывает книгу и подает ритуальный клинок в черном футляре.
Я, затаив дыхание, смотрю, как пересекает он белую ладонь, оставляя кровяной след.
Решение окончательно и обжаловано быть не может…
Позже я поняла, как нам повезло.
Случайно?
Или боги этого мира, в которых я, кажется, начинаю верить, все же не оставили приблудную душу без своего благословения?
…отказать…
…дело закрыть…
Я загляну в храм. Я… принесу в дар огню монеты из серебряной фольги и еще ароматические палочки. И слова скажу.
Благодарности.
…лжесвидетельство и попытка подкупа…
…двадцать ударов палкой каждому…
Дела, сумма иска которых превышает три тысячи золотых, априори рассматриваются высшим судьей, а они слышат правду. Сама их суть противится лжи, пусть бы в народе и крепко держалось мнение, что исход суда во многом зависит от знакомств и толщины кошелька.
