…подкуп свидетелей…
…и те, произнесшие свое слово — когда успели-то? — поклявшиеся, что оно правдиво, также будут наказаны…
Я покидала дом Наместника в полусне. Мне хотелось и плясать, и рыдать, и не помню, как вообще добралась до повозки. Спасибо Мацухито и моей оннасю…
Дома я добралась до постели.
Легла.
И просто лежала, глядя в потолок.
Нам причиталась компенсация в две тысячи золотых. Правда, сначала мальчишки должны выплатить немалый штраф и покрыть судебные издержки, сумма которых, подозреваю, исчисляется сотнями лепестков — работа судьи не может стоит мало, но в перспективе…
Матушка будет умнее.
Я закрыла глаза, отрешаясь от зелени, что мельтешила перед глазами.
…наставник.
…магия.
…и суд, подозреваю, не последний на моем веку. И вряд ли последующие будут столь же просты, быстры и справедливы. А потому надо собраться с силами, встать и послать кого-нибудь к переписчику.
Мне нужен Кодекс…
— Госпожа, — девочка принесла поднос с пузатым чайником, — вам стоит выпить… силы вернутся.
На меня она смотрела с таким восторгом, что…
Я его не заслужила.
Я…
Села, сдвинула хрупкую стену, впустив в дом холод и стылый дождь. А потом просто сидела и пила чай, глядя, как на террасе появляются лужи.
Почему-то не отпускало ощущение, что история эта отнюдь не закончена.
А утром принесли разрешение.
Розовый шелк. С полдюжины печатей. Плетеный ларец и…
…и то самое нехорошее предчувствие. Прошлая моя жизнь научила, что ничего-то не бывает даром. И вот попробуй угадай, что попросят взамен.
В храм я все-таки заглянула.
Он был… иным?
Ожидаемо, все-таки если христианство и появилось в этом мире, то отнюдь не здесь. В стране Ниппон, которая стояла у основания божественной горы Нидзасу, верили в иных богов. Вот только вера эта была ненавязчива, а боги… они существовали, но где-то вовне, не спеша вмешиваться в жизнь людей.
Вот и храмы…
Просто были.
…Темнокожий монах, облаченный лишь в набедренную повязку, кормил кошек. Белые, черные и полосатые, пушистые и гладкошерстные, с хвостами и без, совсем юные и огромные, матерые, явно не только кошачьих кровей, кружились, вились, толкались, норовя прикоснуться к ногам монаха. Они лезли на колени, не столько за лакомством, сколько желая потереться о темную руку. И тот щедро дарил ласку всем.
И улыбался.
И мне кивнул, словно доброй знакомой, а в бледных глазах его мне почудился отсвет солнца…
Оно застряло на остром драконьем гребне, расплескав золото и на куцые крылья, и на чешую. Глаза дракона горели алым…
Кто-то ударил в гонг.
Кошка потерлась и о мои ноги, но когда я наклонилась, чтобы погладить ее, зашипела.
Цветущие сливы… если бы они росли в кадках — я видела подобные у соседей, — сочла бы, что деревья просто выгоняют в цвет, но нет, могучие дерева поднимались выше стен, и это было сродни чуду…
Солнцу легко творить чудеса.
Запах ароматных масел.
Благовония.
Ящик, куда я запихнула несколько монет, надеясь, что этого будет достаточно. Я понятия не имела, что делать дальше. А Иоко… кажется, она тоже редко бывала в храме. Правильно, матушка была против общественных храмов, полагая их прибежищем нищих и всякого сброда, который норовит поживиться за счет людей состоятельных…
Муж и вовсе не слишком верил в богов, да и в доме его имелась своя молельня. Было время, когда Иоко приноровилась прятаться в ней, но скоро этот ублюдок понял, где искать жену, а боги… смолчали.
То ли не было их там, то ли не вмешивались они в бытовые ссоры.
Едва слышный вздох заставляет обернуться.
Никого.
Ничего.
Пол из разноцветных кусочков слюды, которые никак не складываются узором, покрыт сетью трещин. Я оставляю сандалии на коврике.
И касаюсь ступней камня.
Теплый.
Горячий даже.
Подземные источники? Моя рациональная часть желала получить простое объяснение, но те, кто был в храме — незримые, но все же удивительно явные, — не спешили помогать.
А дальше что?
Преклонить колени?
Но я не вижу ничего, что напоминало бы алтарь…
Пруд есть.
Темная вода и белые камни. Тонкие веточки неизвестного растения покрыты бледно-розовыми цветами. Желтый листок кружится, и я задерживаюсь здесь надолго, просто наблюдая за тем, как лист этот танцует на камнях.
Дышать становится легче.
Пусть душа Иоко получит свободу. И новую жизнь, желательно счастливую или хотя бы лишенную той боли, которую она уже перенесла со всем положенным по нынешним порядкам смирением.
Они не отвечают за порядки?
Люди…
Пускай. Я протягиваю пальцы и касаюсь шелковой воды, которая спешит обнять их, обдать холодом, потянуть силу…
Мне не жаль.
Дайте ей новую семью, хорошую… чтобы родители любили, чтобы берегли… и муж тоже, если она вновь родится женщиной… и дети… ей ведь хотелось детей… так пусть же исполнятся…
Тепло растекалось по воде, и лист кружился все быстрее, пока вовсе взял и не исчез.
А я поднялась…
Был еще лес колокольчиков. Они просто свисали на тонких нитях, то огромные, тяжелые, вовсе не понятно, как нить их удерживала, то крохотные, с мизинчик.
Серебряные.
И золотые.
И из белого металла — платины?
Медные, чуть тронутые благородной зеленью патины. Бронзовые, с закопченными боками… нити уходили куда-то ввысь, теряясь в сумраке, и создавалась престранная иллюзия, будто колокольчики просто висят в воздухе.
Я трогала то один, то другой, выплетая собственную мелодию, которой, признаюсь, изрядно не хватало гармонии. И как-то вместе с этой недомузыкой уходила тревога.
…страхи мои…
…и надежды… вернуться? Вряд ли выйдет. Я ведь знаю, что там, дома, умерла или умру вот-вот. И что там, если разобраться, я никому особо не нужна. Быть может, поэтому и получилось так легко шагнуть в нынешнюю реальность?
Не хочу гадать.
Я играю.
Я отпускаю птицу надежду, пусть будет свободна и легкокрыла. Поднимайся до неба и до солнца, выше драконьих крыл, превращайся в снежное облако, которое ждут где-то там, на склонах гор. И становись частью нынешнего мира, какой стану я сама…
