Детям сон нужен.
И взрослым тоже. К счастью, нынешний был напрочь лишен снов.
ГЛАВА 17
На ярмарку мы собирались три дня.
— Я не пойду. — Кэед уселась, сложив на коленях руки, всем видом своим выражая решимость. — Я никогда не любила ярмарки…
— Можно подумать, ты хоть на одной была. — Араши не изменила мужскому платью, правда, на сей раз ее широкие складчатые штаны были темно-красного цвета, а легкий халат, наброшенный поверх рубахи, украшала вышивка.
— Это не имеет значения.
Бумажный веер в руках Кэед трепетал.
— Трусиха.
— Кто?
— Ты.
Шину вздыхает.
Ей беспокойно, да и мне тоже. Мацухито, устроившись в углу, перебирает нефритовые бусины. Губы ее шевелятся, но и только. В остальном лицо похоже на маску — толстый слой жира и пудра, нанесенная поверх, склеились. И маска наверняка неудобна, но привычна тем, что защитит от посторонних взглядов.
Высоко забритый лоб.
Темные пятнышки бровей, нарисованные где-то на границе роста волос. И красные губы.
Мне тоже надлежало бы привести себя в приличный вид, но я наотрез отказалась. Одно дело терпеть эту невыносимую красоту по большой нужде, и совсем другое — по собственной прихоти.
— Ты не понимаешь. — Кэед злится.
Она взмахивает своим веером, и темно-зеленый рукав кимоно сползает, обнажив тонкую худую руку, усыпанную рыжими пятнышками веснушек.
— Они все будут смотреть!
Вздыхает Юкико.
Ей хочется быть печальной, потому что она кожей ощущает общий настрой — не самый, к слову, веселый, — но предвкушение чуда мешает испытывать правильные, с ее точки зрения, эмоции. Ее лицо меняет одно выражение за другим.
Недоумение.
Притворная скорбь, которую Юкико рисует столь старательно, что даже мне становится смешно.
Неподдельная радость… как же, дома ее не выпускали на ярмарки: девушкам из благородных семей совершенно нечего делать на мероприятиях столь сомнительных.
Иоко тоже никогда не бывала.
Исправим.
— И пусть смотрят. — Араши садится рядом и протягивает руку. — Пусть видят, какая ты красавица… и вообще… смотреть будут на меня…
Ее волосы, забранные вверх, стянутые этакой петелькой, ниже плеч собираются в косу. А с косы свисают ленты и бубенцы.
Тяжелые браслеты на руках — сомневаюсь, что украшение.
И ножны, пока пустые, но уверена, что мечи займут в них свое место. О да, на Араши будут смотреть многие.
— И вообще… какое тебе до них дело?
Здесь она не права.
Есть дело.
И быть может, не до всех людей, но… отец Кэед будет где-то там, среди людей. Он-то не чужд простых развлечений. И мачеха, надо полагать, не станет держать взаперти своих детей. И вот они все счастливой семьей, которой Кэед была лишена, станут ходить, бродить, смотреть на повелителей пламени. Или торговаться с ловцом птиц, который принесет дюжину дюжин пташек в клетках из лозы. Выбирать ту, что поет громче ловить измазанных жиром змей под крики толпы. Выбирать шелка и пряности. Зеркала…
И как знать, не окажутся ли у нашего лотка… не увидят ли Кэед в нынешнем ее обличье, которое она сама полагала жалким. А увидев, что скажут? Или не скажут, но подумают?
— Нельзя прятаться до конца времен. — Я тоже протянула ей руку. — Точнее, можно, но ничего хорошего из этого не выйдет. И тебе нечего стыдиться… зато есть шанс увидеть что-то новое.
Да, утешитель из меня так себе.
— Что? Я и с места-то не сойду. — Она все еще упрямится, но скорее потому, что не привыкла уступать без боя.
— И не надо… если не захочешь. А захочешь — наймем носильщиков…
Кэед фыркает.
И соглашается.
Ждем ее долго, и Мацухито кривится, то ли от недовольства, то ли от страха. От нее едва уловимо пахнет травами, а белая краска на щеке дает трещину.
На что похожа местная ярмарка?
В прошлой жизни мне случалось бывать на них. Шумные. Бестолковые. Многолюдные и громкие. В какое-то мгновение выходящие из-под контроля, невзирая на все усилия полиции. И полиция эта сама растворялась в человеческом море.
Я помню крики.
И музыку.
Запах традиционных шашлыков, которые жарили на переносных магналах. Поваров в грязноватых халатах, стопочки и кряхтение.
Сладкую вату.
Карусели.
Катание на замученных лошадях и ощущение полного хаоса.
Здесь же… сад Наместника был открыт, но это еще не означало, что людям будет позволено разгуливать по газонам. И странно, я не видела стражи, точнее, не в тех количествах, чтобы кому-то помешать. Да и держались эти люди в стороне и словно бы в тени…
Определенно в тени…
Стоило моргнуть, и могучий воин с бритой головой исчез, хотя я только что видела его под сливой. Здесь в отличие от храма сливы не цвели, зато клены полыхали алым и золотым.
Дрожали ивы, роняя узкие белые листья.
И средь острых игл барбариса прятались красные ягоды.
А трава вот зеленела.
Белые дорожки.
Люди, прогуливавшиеся по ним чинно, медленно. И никаких шашлыков, не говоря уже о выпивке. Нет, здесь наливали чай — то тут, то там виднелись махонькие лавки с высокими крышами — и угощали вязкими местными сладостями, к которым я так и не привыкла.
Отчаянно захотелось леденца на палочке.
Самого дешевого, копеечного, отлитого по старой форме и крашенного в ядреный алый цвет. Сладкого… невозможного.
Спокойно.
Сейчас не самое лучшее время для ностальгии.
Нам отвели место в роще белых ив. Деревца эти, невероятно хрупкие, с посеребренной корой и пушистыми листочками, казались до того искусственными, что я, не утерпев, пощупала листик.
Настоящий.
Теплый.
А место… дощатый помост на толстых ножках, что вошли во влажноватую землю. Помост уже укрыли плотной тканью, поверх которой мы разостлали ковры. Стульев здесь не предполагалось, как и столов. Помост был открыт, и товары доставили тьеринги.
Драконья ширма, которую всерьез пожелал выкупить тьеринг, послужит неплохой рекламой. А место хорошее, немного в стороне от основных рядов, где ныне спешили разложить все, от стеклянных бусин до конской сбруи, но не настолько далеко, чтобы не увидеть.
Не увидеть дракона было затруднительно.
Лаковый короб, поверх которого Мацухито расставляла свертки с травами. Каждый был украшен кусочком цветного шелка.
