Встретила меня сгорбленная старуха с фонарем в руке.
День.
Солнечный, к слову… а у нее фонарь. И старуха им качает, что кадилом, но огонек в стеклянной банке горит ровно.
Спрашивать она меня ни о чем не стала, но провела на террасу, где, подогнув ноги, сидел мужчина. Почему-то мне колдун представлялся этаким умудренным сединой старцем, а этот был вызывающе молод. И весьма симпатичен. По местным меркам. Круглое лицо. Узкие глаза. Уши оттопыренные, и из левого торчит перо, а правое радует глаз пятью золотыми колечками. В каждом глазу пылает драгоценный камень. Волосы его зачесаны гладко, а традиционный пучок украшен парой острых шпилек. Но прическа эта вовсе не выглядит женской.
— Вижу, вы выздоровели, — сказал исиго, указывая на белую циновку. — Я рад…
Желтое его кимоно украшали вороны и колеса, вот только разобрать, что за родовые гербы изображены на них, я не могла, потому что нет у колдунов рода.
Сила, которой его одарили боги, имеет дурную природу. Было время, когда отмеченных Ёми детей выносили в лес, скармливая священным воронам…
Он сам наполнил мою чашку травяным отваром.
Великая честь.
И…
Такого младенца и подобрал Ерико, позже прозванный Светлым. Уж не знаю, пожалел ли бродячий монах дитя или же и вправду увидел на челе его знак божественной воли, главное, что в мир пришел Ёмиро Тоду, первый исиго, совершивший множество благих деяний. Главным из них полагают спасение юного Императора Харатори, который волей своей запретил убивать одаренных младенцев…
Но не в его силах было переменить мысли людей. И пусть детей больше не скармливали воронам, но и в семьях оставляли редко, предпочитая отдавать в монастыри, где колдунов учили пользоваться силой.
Мужчин.
Что происходило с женщинами…
Я сжала кулаки, успокаиваясь.
— Вижу, сила очнулась от наведенного сна… — Исиго разглядывал меня. И во взгляде этом мне виделось любопытство.
— Наведенного?
— Сила просыпается рано… правда, одаренных женщин я встречал лишь трижды в своей жизни…
Не стоит пить и есть в доме колдуна.
Это знают все.
Не стоит принимать даров и прикасаться к вещам. Как знать, нет ли на них тени Ёми, коварного владыки посмертного мира. Вдруг да прилипнет твоя тень, приклеится и останется навек в доме исиго, а вместо нее поселится зловредный дух, который будет силы сосать. И станет человек бледнеть, а дух — толстеть, а после и вовсе в тело переберется.
— От одаренной девочки рождаются одаренные дети…
Чай я попробовала. Терпкий. Чуть кисловатый. Приправленный травами. И сладковатый, пожалуй. Интересно, я утрачу разум, попав в полную колдуна власть? А с другой стороны, зачем ему?
Хотел бы, уже бы подчинил.
— И если бы вас заметили раньше, многие были бы рады приобрести себе жену.
Именно что приобрести.
Этакое вложение в счастливое будущее… исиго, полагаю, своих детей никуда не отдавали.
— Раньше? — уточнила я.
Как-то вот… надеюсь, что именно раньше, а теперь я слишком стара по местным меркам и вообще, судя по отсутствию детей в первом браке, бесплодна.
— Ваша сила слишком долго была заперта. Кто знает, как это отразится на вас? На ней? На детях… да и зелья, которыми вас поили, вряд ли были полезны для здоровья.
Зелья?
Поили?
Так, кажется, я не знаю куда больше, чем мне казалось раньше.
— Не могли бы вы… — Я потупилась.
И чай допила.
И… если не захочет, не скажет. Но исиго, похоже, был не против поговорить.
— Здесь, как вы заметили, одиноко… прислугу и ту сложно найти, — пожаловался он. — Я хорошо плачу, но они боятся.
Деньги ничто, когда с легкостью можешь утратить душу. И ладно сам, но ведь на подошвах можно принести не только пыль из чужого дома, но и зловредное колдовство.
Случилось это в префектуре Госака, где за ночь в одном доме умерли все жильцы, что хозяева, что слуги, что рабы. Канареек и тех нашли мертвыми в клетках.
Но заперты были двери изнутри. Закрыты окна.
И свирепые псы гуляли по двору.
А на телах не нашли следов, кроме того, что кожа мертвецов сделалась бела, белее соли. Что это, как не колдовство?
— Сочувствую, — вполне искренне сказала я.
— Не стоит…
Старуха крутилась в отдалении. Она была глуха и подслеповата, не расставалась с фонарем, сколь понимаю, огнем пытаясь отогнать злых духов, и все же любопытство ее было сильней страха.
Кажется, я начинаю думать, что в местных легендах изрядно правды.
— Что со мной было?
— Вас отравили… вернее, не совсем правильно будет сказать так. Вас травили. Давно, полагаю, не один год, если отрава проникла и в кости. Впрочем, для обычного человека настойка безвременника не опасна. Неприятна, пожалуй, очень уж горькая трава, но и только… а вот дар она прочно запирает.
Перышки в волосах.
Я сперва не заметила, а они есть. Желтые и красные. Этакие мазки краски на черном. Забавно.
— Вы улыбаетесь? — Колдун удивился.
— Я жива… наверное, это хорошо.
— Это чудо… сила, что вода, ищет выход. И когда не находит, разрушает сосуд тела. Ваш был… изможден. Ему не хватало малости, чтобы рассыпаться на части…
Хватило, только не телу — душе.
Но об этом я промолчу. Как-то оно разумней, что ли.
Настойка безвременника. Кто ее давал? Вариантов немного. И память Иоко услужливо подсказывает: матушка полагала ее болезненной, а потому поила травами…
Спасибо.
Полагаю, наличие дара разрушало планы на замужество. Откуда матушке было знать, что исиго тоже нужны невесты? А вот девица-колдунья обычным людям не подойдет…
Знал ли отец?
Если дар проявляется рано, то…
Сколько лет ее травили? И не была ли эта покорность Иоко не врожденным ее свойством, но следствием этакой родственной заботы? Проклятие… и это родную дочь…
— Полагаю, что вам повезло. — Исиго взял пальцами коричневое нечто, не слишком приятное с виду. — Угощайтесь… хотя… сомневаюсь, что угоститесь. Люди опасаются…
— А есть чего?
Нечто оказалось сладковатым и вяжущим. Этакий крахмал, смешанный с сахаром.
— Как знать… если опасаетесь потерять свою тень, то это не в моей власти. А вот проклясть могу. Правда, еда тут ни при чем.
Какая очаровательная откровенность.
Я старательно пережевывала угощение, которое теперь напоминало ирис в худшем его варианте. Зубы норовили склеиться, лишая меня возможности продолжить беседу. Зато откуда-то из-за спины выскочила старуха со связкой палок, средь которых виднелись бубенцы. Она потрясла своим оружием добра над моей головой и пробормотала нечто, больше похожее на ругательство.
